Каннибалы и короли. Истоки культур - Марвин Харрис

приводят к тому, что среднее расстояние между местами обитания людей увеличивается, а соответственно, снижается общая плотность населения в том или ином регионе.

Одним из важнейших преимуществ такого рассеивания – причём это преимущество и для победителя, и для побеждённого – является появление «ничейных земель», на территориях, где обычно водятся дичь для охоты и рыба, растут дикие фрукты, можно добывать дрова и другие ресурсы. Но из-за риска угодить в засаду такие земли становятся слишком опасными для добычи этих ресурсов, поэтому они играют важную роль в общей экосистеме, ведь на них сохраняются те виды растений и животных, которые в противном случае могут быть полностью уничтожены в результате деятельности человека. Как демонстрируют недавние экологические исследования, для защиты исчезающих видов – в особенности медленно размножающихся крупных животных – требуются очень обширные территории-резерваты.

Рассеивание населения и появление имеющих принципиальное экологическое значение «ничейных земель» представляют собой весьма значительные выгоды от насильственных конфликтов между племенами охотников-собирателей и деревенских народов, несмотря на все издержки боевых действий. Но нужно сделать одну оговорку: после того, как победители рассеивают стоянки и поселения противника, им нельзя допустить увеличения численности людей в собственных стоянках и поселениях до такой степени, чтобы этот демографический фактор, а также усилия по интенсификации создали риски для наличия охотничьей дичи и других ресурсов. Войны, которые ведутся между догосударственными обществами, не могут обеспечить выполнение данного условия – по меньшей мере так происходит не из-за прямых последствий гибели людей в бою. Проблема заключается в том, что в боевых действиях почти всегда участвуют мужчины, а следовательно, погибшими в сражениях тоже в большинстве своём являются мужчины. Для сравнения, среди уже упоминавшихся дани из Новой Гвинеи на военные действия приходится лишь 3 % причин смертности среди взрослых женщин, а у яномамо этот показатель составляет 7 %. Кроме того, для ведущих войны групп охотников-собирателей и деревенских народов почти всегда характерна полигиния, когда у одного мужчины имеется несколько жён. В результате отсутствует какая-либо вероятность того, что война сама по себе может снизить как темпы роста конкретной группы или деревни, так и темпы деградации среды её обитания – в особенности если речь идёт о тех, кто одерживает победы. Подобно геронтициду, гибель мужчин в сражениях способна на короткое время ослабить демографическое давление, однако этот фактор не может оказать воздействие на общие тенденции, пока хотя бы несколько оставшихся в живых полигинных мужчин продолжают оприходовать всех не участвующих в боевых действиях женщин. Биологическая реальность заключается в том, что большинство самцов обладают избыточным репродуктивным потенциалом. Согласно формулировке Джозефа Бёрдселла, фертильность группы определяется количеством взрослых женщин, а не взрослых мужчин: «Несомненно, один полноценный мужчина способен сделать так, чтобы десяток женщин были постоянно беременны». Более того, это ещё и явно консервативная оценка, поскольку в случае десяти беременностей на одну женщину один мужчина мог бы иметь не более сотни детей от десяти женщин, тогда как многие арабские шейхи и восточные властители, похоже, не испытывают особых трудностей в том, чтобы производить на свет более пятисот детей [17].

Но давайте проследим за логикой Бёрдселла, которая неопровержима, даже несмотря на то, что основана на гипотетическом примере с одним мужчиной и всего десятью женщинами:

«Такая комбинация даст такое же количество рождений, как если бы группа состояла из десяти мужчин и десяти женщин. Но если представить локальную группу, состоящую из десяти мужчин и всего одной женщины, то уровень рождаемости неизбежно составит лишь 10 % в сравнении с первым примером. Уровень рождаемости определяется количеством женщин» [Birdsell 1972: 357–358].

Как будет показано далее, количество женщин из-за войн радикально сокращается, а следовательно, войны оказывают мощное воздействие на человеческую поросль. Однако до сих пор не было понятно, каким способом это достигается.

Прежде чем перейти к объяснению того, как война ограничивает темпы роста поселений, хотелось бы подчеркнуть один момент. Сдвоенные демографические последствия войн для обществ охотников-собирателей и деревенских жителей несвойственны для сложных военных структур государственного масштаба. Пока мы обратимся только к истокам войн, которые велись до возникновения государства. В обществах, где уже появилось государство, войны могут приводить к рассеянию населения, но редко снижают темпы его роста. Ни одной из крупных войн XX столетия – двух мировых войн, Корейской и Вьетнамской войн – не удалось снизить долгосрочные темпы роста численности населения воюющих стран. Правда, для России во время Первой мировой войны разница между прогнозируемой и фактической численностью населения достигала 5 млн человек, однако для её преодоления потребовалось всего десять лет. Войны могут не оказывать влияние даже на рост численности населения на коротком отрезке. На протяжении всех десяти лет войны во Вьетнаме население этой страны росло феноменальными темпами – 3 % в год. Тот факт, что военные действия не приводят к автоматическому снижению темпов демографического роста, должен быть очевиден из истории Европы. Несмотря на то, что за последние три века едва ли хотя бы одно десятилетие обходилось без крупномасштабных боевых действий, население Европы выросло со 103 млн человек в 1650 году до 594 млн человек в 1950 году. Из этого можно легко сделать вывод, что европейские войны – как и войны между государствами в целом – были одной из составляющих системы стимулирования быстрого роста населения.

Однако никто, похоже, ещё не осознал, что, в отличие от государственных обществ, группы охотников-собирателей и деревенские народы представляют собой исключение, поскольку для них война, наоборот, является способом достижения очень низких темпов демографического роста. Эта цель достигалась преимущественно не за счёт гибели мужчин в бою (это, как мы только что убедились, всегда легко компенсируется за счёт использования выдающихся репродуктивных резервов женщин), а за счёт иного средства, которое было тесно связано с практикой ведения войн и зависело от неё, но всё же не является составляющей собственно боевых действий. Речь идёт об убийстве девочек. Благодаря войнам практика детоубийства в группах охотников-собирателей и деревенских обществах приобрела специфическую половую избирательность. Война способствовала выращиванию сыновей, чья маскулинность прославлялась в ходе подготовки к битвам, и обесцениванию дочерей, которые не участвовали в сражениях. Это, в свою очередь, приводило к ограничению численности девочек при помощи небрежного отношения, жестокого обращения и собственно убийства.

Недавние исследования Уильяма Дивейла демонстрируют, что среди групп охотников-собирателей и деревенских обществ, ведущих войны, на момент проведения первой переписи населения количество мальчиков в возрасте до 14 лет включительно значительно превышало количество девочек той же возрастной группы. Дивейл установил, что соотношение между мальчиками и девочками составляет 128:100, тогда как соотношение между взрослыми