Чайная роза - Дженнифер Доннелли
Шрифт:
Интервал:
— Я тебя понимаю.
— Я знаю, они поступают правильно, но если дело дойдет до стачки, одному богу известно, когда мы с Мэттом сможем пожениться, — тревожно сказала Лилли. — Может быть, через год.
Кейт похлопала ее по руке:
— Не волнуйся, детка, этого не случится. А если и случится, тоже невелика беда. Твой Мэтт — хороший парень. Его стоит ждать.
Как говорится, чужую беду руками разведу… При мысли о стачке Кейт ощущала холодок под ложечкой. Падди говорил, что без стачки не обойтись; весь вопрос в том, когда она начнется. На прошлой неделе Кейт сидела с карандашом и бумагой и пыталась вычислить, сколько они протянут, если Падди останется без жалованья. Несколько дней. В лучшем случае неделю.
Обычно он получал около двадцати шести шиллингов за шестидесятичасовую рабочую неделю. Во время аврала немного больше, в затишье — немного меньше. Кроме того, он часто приносил еще три шиллинга, подрабатывая ночным сторожем, смоля ящики или сгребая в кучи чайные листья. В общей сложности это составляло около двадцати девяти шиллингов. Два шиллинга Падди оставлял себе на пиво, табак и газеты, еще один — на уплату профсоюзных взносов, а остальное отдавал Кейт, которой предстояло растянуть эти деньги на всю неделю, бесконечную, как Шотландский тракт.
Она добавляла к жалованью мужа заработок прачки, за вычетом расходов на мыло и крахмал составлявший четыре шиллинга. Еще пять шиллингов Родди платил за жилье и кормежку. Чарли зарабатывал одиннадцать шиллингов, Фиона — семь. За вычетом того, что Чарли оставлял себе на пиво и развлечения с дружками, а Фиона — на собственный магазин, это составляло еще пятнадцать. Итого два фунта десять шиллингов плюс-минус один. В еженедельные расходы входили восемнадцать шиллингов, которые приходилось платить за жилье. Домик был очень симпатичный; многие семьи снимали только один этаж за восемь-десять шиллингов. Но дом был теплый, сухой, без клопов, а Кейт не сомневалась, что теснота себя не оправдывает: то, что сэкономишь на квартирной плате, уйдет на врачей и нетрудоспособность по болезни. Плюс уголь. Летом он стоил шиллинг, но зимой будет два. Керосин для лампы — еще шесть пенсов.
Оставался фунт и девять. Все это уходило на еду, причем не слишком шикарную. На покупку мяса, рыбы, картошки, фруктов и овощей, муки, хлеба, овсянки, нутряного сала, молока, яиц, чая, сахара, масла, джема и патоки, необходимых для трехразового питания шести человек (не считая грудного ребенка), Кейт отводила двадцать шиллингов. Шиллинг откладывался на похороны, еще один — на одежду. У Кейт была копилка, куда она всеми правдами и неправдами раз в неделю опускала шиллинг на непредвиденный ремонт одежды или обуви и два — на случай стачки. Она завела этот порядок два месяца назад и теперь откладывала деньги каждую неделю, не стыдясь экономить на еде. На все остальные расходы оставалось не более четырех шиллингов. Сюда входили оплата счетов врача, траты на гуталин, сухари, мятные лепешки, спички, иголки с нитками, воротнички, мыло, тоник, марки и крем для рук. Часто к очередной субботе у них оставалось всего несколько пенни.
Чтобы обеспечить семье такой уровень жизни, они с Падди трудились не покладая рук. Теперь он считался в Уайтчепле солидным человеком, мужчиной с твердым заработком. Ничего общего с поденщиком, которым был Падди, когда они поженились. На рассвете он приходил на пристань, где мастер выбирал самых сильных и платил им по три пенса за час работы. Теперь Фиона и Чарли работали, и их жалованье играло очень большую роль. Да, они были бедняками, но уважаемыми работающими бедняками, а это огромная разница. На еду им хватало. Дети были чистыми, аккуратно одетыми и ходили в целой обуви.
Постоянная борьба за возможность оплачивать, счета утомляла Кейт, но выбора не было. Либо это, либо полная нищета. Если не сможешь платить за квартиру, твою мебель выбросят на улицу, а ты сам отправишься в ночлежку, где подхватишь вшей. Твои дети будут ходить оборванными, а муж уйдет, потому что не сможет смотреть на своих худых, голодных отпрысков. Кейт видела, что случалось с семьями, жившими на их улице, когда муж терял работу или заболевал. С такими же семьями, как ее собственная, у которых не было никаких сбережений, если не считать нескольких монет, лежавших в жестяной банке. Нищета была пропастью, в которую легче упасть, чем из нее выбраться, и Кейт хотела, чтобы расстояние между этой пропастью и ее семьей было как можно больше. В случае стачки они оказались бы на самом ее краю.
— Я знаю, что нам делать, миссис Финнеган, — хихикнув, сказала Лилли. — Я прочитала в газете, что человек, который поймает Уайтчеплского Убийцу, получит награду. Сто фунтов — это целая куча денег. Мы с вами можем сцапать его.
Кейт тоже засмеялась:
— О да, Лилли, мы с тобой — парочка хоть куда! Выйдем ночью в переулок, я с метлой, а ты с молочной бутылкой, обе перепуганные насмерть!
Женщины поговорили еще немного, потом Кейт допила чай, поблагодарила подругу и сказала, что ей пора. Лилли открыла ей дверь кухни. Нужно было добраться до задней калитки, а потом пройти по узкому проулку, который огибал дом и вел на улицу. Сколько раз она в кровь стирала костяшки о кирпичную стену? Кейт предпочла бы пройти через дом и выйти в переднюю дверь, но соседи могли увидеть ее и рассказать об этом миссис Брэнстон. Дом принадлежал представителям среднего класса и стоял на приличной улице, поэтому приходить и уходить через переднюю дверь прислуге не полагалось.
— Пока, миссис Финнеган.
— Пока, Лилли. Не забудь запереть за мной, — негромко предупредила Кейт. Ее голос заглушала большая корзина с бельем, стоявшая на плече.
«Вот и осень пришла», — подумала Фиона, закутавшись в шаль. Ее признаки читались безошибочно: листья опадали, дни стали короче, а угольщик, ездивший в фургоне, громко предлагал свой товар. Стояло хмурое сентябрьское воскресенье; сырой воздух становился все более прохладным. «МЕРТВЫЙ СЕЗОН, — гласил газетный заголовок. — УАЙТЧЕПЛСКИЙ УБИЙЦА ВСЕ ЕЩЕ НА СВОБОДЕ».
Фиона сидела на крыльце, присматривая за игравшим рядом Сими, читала газету и гадала, как кто-то рискует выходить в переулок, зная, что рядом бродит убийца. «Дьявол умеет очаровывать», — говорила ее мать. Наверное, она была права. Иначе как можно заставить женщину пойти с ним в темное, туманное и безлюдное место?
Люди, жившие на ее улице и во всем Уайтчепле, не могли поверить, что кто-то может совершить подобное дело, а потом бесследно исчезнуть. Полицейские выглядели шутами гороховыми. Их ругали парламент и пресса. Фиона понимала, что это камни в огород дяди Родди. После обнаружения трупа Полли Николс он так и не пришел в себя. Бедняге до сих пор снились кошмары.
Убийца был чудовищем. Пресса называла его символом всех грехов общества — как стремления к насилию и неуважения к закону, характерных для рабочих, так и распутства привилегированных классов. Богатые считали его злобным мерзавцем из простонародья, а бедные — человеком из высшего общества, джентльменом, который получает извращенное удовольствие от охоты на уличных проституток. Для католиков он был протестантом, для протестантов — католиком. Иммигранты, жившие в Восточном Лондоне, считали его чокнутым англичанином, спятившим от пьянства и схватившимся за нож. А коренные англичане — грязным и безбожным иностранцем.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!