О стыде. Умереть, но не сказать - Борис Цирюльник

Сексуальное насилие провоцирует появление у жертв чувства страха и гнева, а иногда и придает сексу характер заведомо «низменного» занятия (неточность цифр можно объяснить слишком эмоциональной реакцией). Анкеты показывают, что 10 % всех женщин подверглись насилию, и лишь 10 % из подвергшихся насилию написали заявление в полицию. Но опрашивающий должен помнить, что нескромный жест, брошенное вскользь словечко или заинтересованный взгляд в 60 % случаев будут расцениваться как сексуальное домогательство! Процентное выражение случаев рецидива тоже оказывается неточным. Число повторных нападений, совершенных мужчинами, отсидевшими срок за изнасилование, варьируется от 1,6 до 30 %[85]! В этом разбросе цифр, тем не менее, есть некоторые закономерности — правда, в случае с теми, кто нападал на мальчиков: эти чаще других насильников совершают преступления повторно. Что касается процента тех, кто устоял и не сорвался, — его высчитать еще сложнее, поскольку часть исследователей утверждает, что изнасилование — худшее из всех преступление, тогда как другие считают подобную мысль явным преувеличением.

И все же, сопоставив данные анкетирования и результаты бесед, проводимых психологами, можно разобраться, о чем идет речь. Клиника приводит к появлению трагического опыта, последствия которого могут облегчить психологи.

В 1949 г. в Ирландской республике один религиозный приют был вынужден взять на воспитание 247 «трудных» детей. Скандал разразился, когда, став подростками, они рассказали, что почти все были изнасилованы. Ими занялись, заставили пройти тесты, с ними беседовали психологи, стараясь поддержать, и вот, через пятьдесят лет, о них вспомнили и решили посмотреть, какими они выросли. Развитие биологии, тесты на привязанность и социологические коды позволили выработать адекватные критерии оценки[86]. За основу исследования брались две группы источников: результаты опросов, тестов и экзаменов, полученные в период пребывания детей в приюте (когда они были изнасилованы), и результаты, появившиеся много лет спустя, когда каждому пациенту уже было за шестьдесят; кроме того, опираться можно было и на рассказы участников событий о том, что с ними происходило в жизни, о травме, нанесенной им в стенах приюта, и смятении, за которым последовала попытка преодоления пережитого.

Когда разразился скандал, 83 % детей из группы очень сильно изменились, что никого не удивило: задержка физического и ментального развития, беспокойство, прием успокоительных и расстройства личности. Анализ связей, выстроенных этими людьми пятьдесят лет спустя, продемонстрировал следующее: 45 % не перестали бояться, 27 % замкнулись, а еще 12 % отвечали, противореча самим себе. Таким образом, 84 % связей оказались неустойчивыми, тогда как обычно эта цифра достигает 30 %.

Удивление вызвал тот факт, что 16 % изнасилованных детей все-таки создали крепкие связи! Это намного меньше, чем обычно (когда цифра достигает примерно 66 %), однако в рассматриваемом контексте легко можно было ожидать, что число неудач достигнет катастрофических 100 %. Каким чудом эти дети смогли вырасти нормальными, несмотря на отсутствие перед глазами положительной модели и сексуальную агрессию, вызывавшую расстройство психики[87]? Можно ли говорить о ментальной гибкости, позволяющей выстоять, когда психика меняется в результате разрушительного опыта, и выполняющей функции стабилизатора, если подобные опыты повторяются[88]?

Проблема выглядит следующим образом: небольшая часть этих подвергнувшихся насилию детей смогла встать на путь правильного развития, потому что встречи с другими людьми оказались для них благоприятными. Если бы они смогли узнать и проанализировать условия, в которых находились, выйдя из приюта, мы смогли бы понять, что же управляет процессами выработки устойчивости.

Можно разделить благоприятные (или неблагоприятные) факторы на три группы.

1. Как развивался ребенок до момента агрессии.

2. Какие обстоятельства сопутствовали моменту агрессии.

3. Была ли ребенку оказана в семье и в коллективе поддержка, направленная на преодоление последствий шокового разрыва.

Каждый из этих факторов можно исследовать.

Дети, которые до пережитого ими потрясения страдали от некоторых психопатологий — фобий, гипервозбудимости, страха одиночества, хаотически выстроенных связей, — не смогли развить в себе устойчивость. Однако попадаются и такие, кто принял как данность связь «на удалении», а также ее заведомо опасный или двойственный характер. Когда окружение постоянно, подобный характер выстраиваемых связей не приобретает черты патологий — он просто свидетельствует об адаптации в рамках собственной семьи. Но если ребенок переживает личную катастрофу, подобная манера создания связей выступает в качестве фактора, усиливающего уязвимость.

У детей, подвергшихся насилию и сохранивших устойчивость, колебания психики — редкое явление: почти всегда они смогли выстроить безопасные связи, которые помогли им создавать отношения и в дальнейшем. Это позволило им пережить шок и самоутвердиться.

Составляющие насилия — иначе говоря, условия, в которых было совершено сексуальное воздействие, — становятся мощным фактором выработки устойчивости или его отсутствия.

Когда насилие случается вне рамок семьи, когда неизвестный овладевает своей жертвой, насилие обычно воспринимается как нечто крайне тяжкое. Попытка описать случившееся оказывается однозначной. Оно выглядит как катастрофа, нечто ужасное, унижение, болезненное проникновение, вина за которое полностью лежит на насильнике.

Но когда насилие исходит от близкого человека, к боли и унижению добавляется ощущение предательства. Термин «действие сексуального характера» корректно описывает следующий поведенческий сценарий: взрослый (мужчина или — в редких случаях — женщина) устанавливает с ребенком определенную связь, в основе которой лежит чувство безопасности и благополучия. Но нежные жесты бывают коварными: за ними следует сексуальное воздействие. В этом случае насилие будет отождествляться с радостью, которую сулит связь (получение подарка, а иногда даже сексуальное удовольствие). В таком случае жертва становится сообщником насильника! Более того, если насильником оказывается близкий человек, сексуальная агрессия может повторяться, трансформируясь в своеобразную связь, которая врезается в память, порождая ощущение соучастия в происходящем, заставляя испытывать вину. Это объясняет, почему изнасилованные женщины часто произносят удивительную фразу: «Должно быть, это я, пусть не нарочно, спровоцировала его».