Полюс вечного холода - Александр Руж

в лес. Арбель вызвался сопроводить ее, но получил отказ.

– Вы, Шура, по лесу ходить не умеете. Шумите так, что и в Анадыре слышно. Оставайтесь с германцем, за костром следите, а охоту я беру на себя.

– Но вдруг на вас нападут? – не унимался конторщик, перед глазами которого все еще стояла залитая кровью опушка и безголовый Юргэн.

– Нападут – услышите, – отрезала Генриетта непререкаемо. – Постараюсь далеко не отходить. Здесь дичи – на каждом шагу…

Она избрала путь вверх по травянистому склону, взошла на невысокий пригорок и попала в рощицу, состоявшую из молоденьких ив. Вялые пожелтевшие листья тряпичными лоскутками мотались на ветру, податливые деревца пригибались, создавая впечатление нескошенной перезрелой нивы. Генриетта замедлила шаг, прислушиваясь. Она не обладала талантами Вадима, но сумела разобрать на фоне шорохов и поскрипываний урчание, которое пришлось ей не по нраву. Девушка встала на свободном от растительности пятачке и изготовила «фроловку» для выстрела.

Урчание приблизилось и перешло в заливистый лай. Генриетта мало кого боялась на свете, а псов и подавно. В Якутске их бегало по улицам видимо-невидимо, кормились на помойках. Но собака в сотне километров от ближайшего населенного пункта? Одно из двух: либо давно одичала, либо ее сопровождает хозяин. И то и другое могло представлять опасность, поэтому Генриетта ружье не опустила, держала палец на скобке.

Лай звучал все отчетливее. Ба, да собак две! Первая брехала горласто, с надрывом, а вторая подвизгивала щенячьим дискантом. Генриетта скользнула по лиственному покрову под свесившиеся ивовые косы. Так себе укрытие, но другого нет.

Из желтой поросли выкатился взлохмаченный ком. Барбоска оказалась размером с упитанного дога или даже больше. Унюхав присутствие постороннего, а вернее, посторонней, дружелюбия она не проявила – уперлась в землю всеми четырьмя лапами и встопорщила густую шерсть.

Генриетта прицелилась, и – святые небеса! – в груди захолонуло, а руки отказались повиноваться. У пса было две головы! Та, что поменьше, крепилась над более внушительной, будто вырастая из холки. Лаяли обе, каждая на свой лад.

Сердце Генриетты ушло в пятки, прожгло подбивки сапог и провалилось в суглинок. Едва ли не впервые в жизни ее сковала оторопь: ни вскрикнуть, ни сдвинуться… А псина уже наладилась прыгнуть, и две ее пасти сочились пенной оранжевой слюной.

Тут из ивняка вылетел остроугольный камень и угодил в ухо верхней собачьей головы. Нервная система все же была общей – жалобный скулеж две пасти издали в унисон. Идолище всем корпусом повернулось туда, откуда произошло нежданное нападение. Генриетта опамятовалась и жахнула в удобно подставленный бок со свалявшимися космами. Двухголовый подскочил на добрых полтора аршина, замолотил в воздухе лапами и шмякнулся на брюхо. Генриетта добила его тремя пулями из нагана. Выбежав из-под дерева, хотела еще и прикладом шарахнуть, но появившийся невесть откуда Вадим отвел ее руку.

– Довольно. Уже не дышит.

Генриетта не знала, на кого смотреть – на предводителя экспедиции, которого считала погибшим, или на порождение Ехидны, которое содрогалось в предсмертных корчах.

– Я думал, такие пугала только в древнегреческой мифологии встречаются, – заметил Вадим, рассматривая поверженную зверину.

К Генриетте вернулся дар речи.

– Пошла Поля полоть в поле… Ты откуда взялся?

– После р-расскажу. Я видел могилу Юргэна, сообразил, что кто-то вынудил вас стронуться с места. Пошел по следам. А когда услышал лай, не р-раздумывал…

– Спасибо! – Генриетта не совладала с эмоциями и прильнула к Вадиму упругой грудью, вздымавшейся под гимнастеркой. – А то я, признаться, сдрейфила…

– Сдрейфишь тут… – Вадим успокаивающе обнял ее, погладил кудряшки. – Не каждый день с оборотнями воевать приходится.

Рощица наполнилась топаньем и хряском, из нее выскочили Арбель и Фризе, оба взмыленные, вооруженные «фроловками», а Арбель еще и «смит-вессоном». Генриетта порозовела, как курсистка, которую застали идущей под локоток с ухажером.

– Кто есть гавкайт? Кто стреляйт? – в два приема выговорил немец и воззрился на Вадима, как на выходца из преисподней. – Лебст ду нох? Ти живой?

– Живой-живой! – Вадим отгрузил ему несильный тумак. – Думал, избавишься от меня? Дудки!

Арбель между тем, встав на колено, рассматривал убитого пса.

– Вот это да! Уф… Это же противоречит естественной науке!

– Не все, что противоречит наукам, нужно причислять к противоестественному, – выдал Вадим и обратился к Фризе: – Что скажешь? Это больше по твоей части.

Тот определил увиденное емким словом:

– Фантастиш! – И дополнил: – Если би у меня биль лабораториум, я би производиль осмотр этот хунд… Вир мюссен… ми должны доставляйт его в Якутск и делайт вскрытий.

– Свихнулся? – Генриетта покрутила пальцем у виска. – Кто бы нас самих туда доставляйт…

Вадим в душе был согласен с Фризе, но и Генриетта выразилась дельно. Тащить уродца некуда, они застряли на Лабынкыре, как мухи в паутине.

– Бросим, а то, глядишь, и нас тут вскроют… как устриц… уф! – Арбель поднялся, обвел дулом револьвера полуголые кущи.

Генриетта не испытывала желания продолжать охоту. Вадим счел это разумным и предложил в одиночку из лагеря не отлучаться. Похоже, тундра окрест озера кишит существами неизученными и отнюдь не безвредными.

– Ти первый уходиль, – напомнил ему Фризе. – Ми искайт, искайт… Никого нет.

Вадим был вынужден признать свою вину. Пока шли к глыбе, возле которой лежали вещи, он в сжатой форме пересказал то, что приключилось с ним за истекшие сутки. Упомянул и о мамонтовой яме, и о дикарях во главе с шаманом, и об отважной Эджене, вступившей в битву с подводным страшилой, и об Артемии Афанасьевиче.

– Яма с костями? – выказал недоумение Арбель. – Мы видели ее, но уже пустую.

– Значит, Толуман приказал перенести бивни в другой тайник. В предусмотрительности ему не откажешь.

Генриетту взволновали вовсе не бивни.

– Налим, он же акула. Псы двухголовые… Сколько тут еще этих гадов?

– Немало, – с уверенностью заявил Вадим. – Кто-то растерзал оленя, а потом и нашего проводника. И это не галлюцинации, не воздействие угольного ангидрида или чего-то там еще.

– Что же это, по-твоему?

– Не знаю. Если уж наука восстает против такого…

– Заг нихт! – вставил вдруг немец, погруженный в раздумья. – Наук не восставаль. Наук знайт пришин. И я знайт.

– И что же это за причина? – хором спросили Арбель, Вадим и Генриетта.

Фризе воздел к облачному небу перст с похожей на пуговицу бородавкой и произнес единственное слово:

– Радиацион.

Вадим ухватил себя за вихор, дернул. Как можно было забыть? Он же читал об этом в журнале «Успехи физических наук»! Человечество уже тридцать лет изучало невидимое излучение, присущее некоторым химическим элементам. И если на заре этих исследований легкомысленный Пьер Кюри из любопытства привязывал к своему предплечью пробирку с радием, вследствие чего заработал тяжелейшую язву, то к середине двадцатых годов