Белый ворон - Анджей Стасюк

– Он его не включил. Может, они нечасто им пользуются.

Мы подъезжали к развилке. В свете фар был виден наезженный след на Неверку. Уже присыпанный снегом, но еще явственно заметный след автобуса, а кроме того, две свежие колеи, сворачивающие в нашу сторону.

– В Неверке у них, наверно, пост. Нам остается только молиться, чтобы у них не было второй машины.

– Или чтобы они напились, или им было лень. Или то и другое вместе, – ответил Костек.

Перед поворотом я нажал на тормоз, и нас тут же развернуло боком. Но я все-таки вывернулся и попал в широкий след автобуса.

– Голову даю на отсечение, им кто-то стукнул. Либо водитель автобуса, либо одна из баб. Они там пятьдесят лет сидят и ждут, чтобы в этом зажопье произошло какое-нибудь вторжение или переброска кокаина.

Но мне на это было наплевать. Я чуть добавил скорости, и мы катили, как на санках. Тихо и мягко. Я изо всех сил надеялся, что машина сейчас стала белой от снега, невидимой, как дух. Мы миновали несколько огоньков, дорога поднималась, так что я инстинктивно прибавил скорость, однако в самом конце подъема пришлось сбавить, потому что нас несколько раз занесло, и вот мы съехали в долину, а я все продолжал надеяться, что мы невидимы, являемся собственным нашим вымыслом, галлюцинацией, и никому до нас дела нет.

– Можешь ехать быстрей?

– Нет.

Костек перегнулся через спинку сиденья и копался в рюкзаках. Его возня за спиной бесила меня, и я почти крикнул:

– Какого хера ты там шаришь?

Он не ответил, лишь через минуту плюхнулся на свое сиденье с бутылкой того самого наркотического спирта в руках. Выпил и подал бутылку мне. Я поднес ее ко рту, машинально сняв ногу с газа, и «уазик» тут же заплясал на дороге. Я выпустил бутылку и принялся вертеть баранку, но толку от этого было немного, и мы врезались в снежный вал с левой стороны. Костек шарил в поисках бутылки, а я на задней скорости выдергивал машину; с третьей попытки мне удалось вырвать передние колеса из снега, и, вырулив на середину дороги, я выхватил у Костека найденную бутылку, приложился к ней, после чего поехал дальше. Костек прикурил две сигареты и сказал:

– Придется ехать в Орлю. Скажи, по пути есть какой-нибудь городишко?

– Нет. Сплошь деревни.

– То-то и оно. Негде эту колымагу оставить. То есть оставить-то можно, только что потом? Автобусы в эту пору не ходят. И что делать? Проситься на ночлег к местным? С рассветом тут все будет зеленым и синим от мундиров. Пехом? Куда? В кусты? По шоссе до Орли?

Я в ответ только кивал. Сигарета прилипла у меня к губе, но я не решался оторвать руки от баранки. Мы опять поднимались в гору. С вершины видны были огни. Мы съехали в ту дыру с распивочной. Под двумя фонарями не было ни живой души. Забор, дорожный указатель «Орля 39» и тот же самый грязно-желтый свет в окнах пивнухи. Мы выехали на серпантин. Я считал повороты. А потом мы вкатили на перевал, и я ехал медленно, как можно медленней, сперва среди леса, а потом лучи света утонули в черно-белом пространстве, и я знал, что справа, а потом слева открывается пропасть и единственная защита – небольшой вал снега на краю дороги. На последнем повороте я увидел внизу огни. Костек бросил: «Все здорово получается», – и я ответил: «Здорово», – и наконец сплюнул распухшим окурком, который уже давно погас от слюны.

Это оказалось легче, чем я думал. Даже когда мы выехали на настоящую дорогу, ту, что обозначена на карте желтым. Через снег ползли пять, может, семь машин. На всей трассе. Одну я даже обогнал. И ни живой души, ни паршивой собаки. Я поглядывал в зеркало заднего вида, но видел в нем только красный отблеск наших тормозных огней. А потом были эти пять минут на железнодорожном переезде в Орле. Там я опять почувствовал, что дрожу. Пока мы ехали, я был поглощен бегством, руки у меня сжимали руль, нога замерла на педали газа. А там, перед шлагбаумом, я трясся как в лихорадке и даже очередной глоток спирта не вернул мне спокойствия. Когда последний вагон бесконечного товарного состава прополз перед носом нашего «уазика», когда шлагбаум взмыл вверх, я рванул как сумасшедший и все боялся, чтобы не заглох мотор. В ярком свете я чувствовал, что все вокруг прозрачно, и ехал, вжав голову в плечи. Костек смотрел по сторонам, но укрытие нам предлагали только дворы, склады да незастроенные участки.

– Туда, – наконец произнес он, – вон к тем домам.

Слева сквозь кружение мелких снежных хлопьев виднелись огоньки жалкого подобия жилого массива. Три четырехэтажных кубика и плоский магазинчик, хоз– и продтовары. Я свернул на ведущую к ним улочку, а с нее на площадку между домами. Несколько машин постепенно превращались в белые холмики.

– Найди место между ними. На него наткнутся не раньше чем утром.

С трудом я втиснулся между двумя машинами, выключил мотор и упал головой на руль.

– Огни. Выключи огни. Вылезаем. Эти сраные рюкзаки… нельзя их где-нибудь оставить?

– Там жратва для ребят.

– Они будут искать двоих с рюкзаками.

– Ну и пусть ищут. Мы можем разделиться.

– Как? Я же не знаю дороги.

– Ну и что из этого? Ты хочешь идти туда? Сам же говорил: не важно, какой поезд, лишь бы как можно дальше…

– Не-ет, понимаешь… сейчас, когда все начинается по-настоящему, линять нельзя.

Вот такие дела.

На парковке кто-то пытался завести «малюха». Мы забросили на спину рюкзаки и трусливо, вжав головы в плечи, не поднимая глаз, выбрались на улицу под белый свет фонарей и, не спрашивая ни у кого дороги, каким-то чудом попали на вокзал.

Мы сразу же направились на перрон; поезд до Гробова должен был прибыть через полчаса, то есть перед самой полночью.

А потом уже ночью в поезде, на вагонной полке, я смотрел на лицо Костека, а он только улыбался, курил, снова улыбался и снова курил, и я был уверен, что он поражен тем, как обернулось дело, легкостью, с какой нам удалось перепрыгнуть из сумасбродства в паранойю.

– Кто-то должен был это сделать, – наконец проговорил он. – Кто-то должен был, и не смотри на меня так. Ни ты бы этого не сделал, ни Гонсер, ни Малыш.

– Малыш бы сделал. Если бы захотел. Ну а что до меня, то действительно…

– Нет, ты посмотри, как все сложилось. Даже сам Василь не смог бы придумать лучше. Ты только представь себе, на краю света перст судьбы.

– Костек, кончай пиздеть о судьбе. Как ты думаешь, с ним ничего не случилось?

– Да что могло случиться? Небось сидит уже с перевязанной головой и рассказывает о десанте, израильских коммандос, наконец-то он дождался своего большого дня.

– Ну не может нам это удаться. Мы и пернуть не успеем, как нас возьмут.

– А кто нас будет искать? К тому же там?

– Костек, а может, нам стоило его пристрелить? Из его же собственного пистолета, поджечь машину и уходить, оставляя полуметровые дыры в снегу? Может, это и было бы по-настоящему судьбой? Веселья в два раза больше, и времени ушло бы в три раза меньше.