Запрет на тебя - Елена Тодорова

– Растеклась, Чаруша, – шепчет чуть позже на ухо. Слышу, что улыбается. Но и дыхание у него тоже срывается. – Горячая моя… Огненная девочка… – бархат голоса разливается внутри меня патокой.

Я смущаюсь, но сил как-то возражать и упираться нет. Тем более, когда Шатохин так нежно обнимает, бережно прижимает к себе и медленно несет меня к берегу. В груди плещется тихое счастье. Я даже сама глажу Даню, улыбаюсь и оставляю смазанные закрытые поцелуи на его шее.

Но едва я оказываюсь на своих ногах, Шатохин меня, конечно же, приземляет.

– Не спеши одеваться, – выдает, поймав за руку. Притягивая ее к своему члену, заставляет обхватить. Он даже после моря разбухший, каменный и очень горячий. По гримасе кажется, что мое прикосновение причиняет боль, но, тем не менее, отдернуть руку Даня не позволяет. – Давай, помоги мне.

– Нет… Нет… Я не умею… И вообще!

– Че ты сычишь сразу?

– Я не сычу. Я задыхаюсь! Прямо сейчас мне плохо! Пусти, Дань… Даня… – безуспешно дергаю руку.

– Ну, не будь же ты такой сучкой, Динь-Динь, – рычит он. – Хочешь, чтобы я сдох?

– Мне-то что?.. – договорить не успеваю. Даня лупит меня, совсем как утром, свободной рукой по ягодице. – Не шлепай меня, придурок!

– Хочу и буду шлепать. А потом трахать, глядя на твою красную задницу. Представляешь, в какой позе?

– Маньяк! Ненормальный! Озабоченный… – выдаю, задыхаясь.

Шатохин же вдруг позволяет отдернуть руку и просто обнимает меня. Прижимается губами к моему уху, будто пламенем надсадно дышит.

– Пососи мне, Маринка, м?

Глаза в глаза. Левая бровь вопросительно вверх, взгляд блядский… А мне и без этого его взгляда кажется, что я проваливаюсь в зыбучие пески. Просто все сразу внутри сотрясает.

– Даже не мечтай о таком… – выпаливаю оскорбленно и трескаю его ладонью по щеке. – Козлина!

– Да что такого, блядь? – бесится Даня. – Все сосут! И ты будешь!

– Не буду, конечно! – ору, наплевав на осторожность.

– Конечно, будешь!

– Пошел ты!!! Достал уже! Достал!

– А ты меня не достала, как думаешь, м? – взрывается он. – Сама зовешь, провоцируешь, всячески дразнишь, кончаешь и убегаешь. Это, блядь, нормально?!

Понимаю, как это выглядит. Мне стыдно. И совестно. Но то, что просит, выполнить пока не готова. Стоит лишь представить, дурно становится.

– Я просто устала, Дань… И домой пора… – пытаюсь сгладить свой отказ. – Давай, как-то в другой раз. Обещаю! Пусти. Ну, пусти же, а то меня накажут, Дань…

– Я тебя сам сейчас накажу, – рычит он и кусает мой подбородок.

– Ну, Дань… Данечка… – шепчу виновато, а у самой сердце вот-вот совершит последний удар. – Я обещаю вернуть все долги. Обещаю, Дань… Пусти, пожалуйста…

И он отпускает.

Дрожа от волнения, быстро подбираю платье. Не вслушиваясь в приглушенную брань, натягиваю его на себя, толком не отряхнув от песка. Когда же бросаюсь к дому, краем глаза замечаю, что Шатохин поворачивает обратно к морю.

– Да, блин! – срываюсь после очередной неудачной поддержки. – Это не дело, Эдь, – раздраженно толкаю его в грудь. Бедняга взмок от усилий, но результата ноль. – Так не пойдет, Эдь!

– Как именно? – выдыхает устало.

– Вот так!!! – распаляюсь, тыча в него обвинительно пальцем. – Я с этим на сцену не выйду! Это просто дно какое-то, а не танец! Разве ты сам не понимаешь, что нужно выше?!

– Не получается выше!

– Так старайся лучше!

– Я стараюсь!

– Значит, недостаточно, Эдь! Что-то с тобой не то… Что-то не то… Что с тобой происходит? Почему у нас перестало получаться? Почему ты вдруг перестал мне подходить? – вываливаю скопище вопросов, которые вторую неделю взрывают мне мозг.

Мокрый Эдик принимает насыщенно-бордовый аварийный окрас. Роняет челюсть, подбирает, обиженно поджимает губы, а потом с теми же истеричными воплями, что и я, отражает атаку:

– Со мной не так? Со мной? Это с тобой что не так?! Ты… Ты… Ты постоянно недовольна! Постоянно психуешь! Постоянно орешь!

– Я не ору просто так… – слабо оправдываюсь.

Ведь Эдик прав. Я все время на нервах, ничего не могу с этим поделать.

– Орешь, Рин... А еще давишь на меня…

– Ну, прости… – сдаюсь, заметив в его глазах блеск слез. – Наверное, это усталость… И злость, разумеется…

А еще тоска и обида, которые рвут мне душу, когда Шатохин пропадает.

Вот чем он без меня занимается?! Ха! Уверена, без меня его жизнь ужасно скучная!

– Правда, прости, Эдь... – тянусь, чтобы обнять. Пахнет он, конечно… Невольно морщусь. – Я расстраиваюсь, что не получается так, как нужно. А времени до фестиваля все меньше… Но ты прав, нам нужно отдохнуть. Друг от друга, в том числе. Тренеру такое показывать зашквар.

Вздохнув, отстраняюсь. Уйти не успеваю.

– Ты так и не объяснила, зачем меня целовала… – тормозит меня Эдик двадцать пятым напоминанием того идиотского фортеля. Чем, естественно, поднимает внутри меня новую волну раздражения. – Зачем?

– Репетиция, Эдь. Репетиция, – усмехнувшись, хлопаю его по плечу. – Не бери в голову, ладно? Просто забудь. Эта поддержка тоже не выстрелит.

Бегу к двери, когда Эдик догоняет уточнением:

– Почему не выстрелит?

Оборачиваясь, продолжаю двигаться. Задом наперед шагаю и на ходу соображаю, что ответить, чтобы остаться максимально честной и при этом не обидеть.

– Потому что нет между нами вау-эффекта, – развожу руками и с сожалением улыбаюсь. – Не фаер, Эдь. Не фаер.

– Ерунда. Стоит попробовать еще раз и…

– Жди меня в фойе, Эдь, – обрываю его натужное мычание я.

Крутанувшись, толкаю дверь раздевалки. Легким шагом пересекаю помещение. Ввожу цифровой код на замке своего шкафчика. Распахивая, первым делом телефон проверяю. Перезваниваю по пропущенным маме. Отчитываюсь, что только закончила заниматься.

– Почему так поздно, Рина? Неужели нельзя тренироваться раньше?

– Можно! Расталкивая локтями другие пары.

– А к шести утра, дорогая моя, вернуться не желаешь? – остужает мой тон мама.

– Ну, мамуля… – переключаюсь на ласковое нытье. – Лето ведь, утром хочется спать.

– Хочется ей… А мне, знаешь ли, хочется, чтобы моя восемнадцатилетняя дочь возвращалась домой до полуночи.

– Я буду раньше! Где-то в половину, честно!