Испить до дна - Елена Ласкарева

Дима дрожал всем телом, стараясь прижаться к ней потеснее...

Но не от страсти... Похоже, он просто замерз...

Пожалуй, хватит... дальше становится неинтересно...

Алена уперлась ладонями в его худую грудь с редкими светлыми волосками и легко соскользнула на пол.

— Ты так прекрасна... — шепнул он, порывисто притягивая ее к себе.

— Угу, я знаю...

— Ты сейчас отражалась в черном зеркале... как лебедь в озере...

— Очень красиво, — кивнула она.

— Ты вся дрожишь... Я тебя согрею...

Он сделал попытку поцеловать ее, но Алена уклонилась.

— Не стоит. Нам лучше одеться. Принеси, пожалуйста, мое платье... Нет, я сама...

Он остался стоять у рояля, потерянно моргая глазами.

Черт... эти пуговицы! Может быть, есть шарм в постепенном расстегивании, но обратная процедура отнимает слишком много времени...

— Я что-то сделал не так? — тихо спросил Дима.

— Нет, спасибо, все прекрасно.

Алена справилась с последней пуговкой у ворота и теперь была во всеоружии, как под броней.

— У нас уже перестали топить... — зачем-то попытался оправдаться он.

— Но в этом не твоя вина...

Дима поспешно кивнул.

— А... зачем ты оделась? Подожди, я постель постелю... У меня два одеяла...

Алене стало жаль его.

— Спасибо, солнышко, — как можно ласковее сказала она. — Но боюсь, нам будет тесно...

— Но ты же не можешь поехать сейчас на дачу! — искренне заволновался он. — Слишком поздно...

— Не волнуйся, у меня здесь рядом живет бабуля. Я переночую у нее.

Алена подхватила сумочку и на ходу ободряюще тронула его за плечо.

— Подожди, я оденусь... — спохватился он. — Я провожу!

Стук каблучков гулко отдавался в огромной мастерской.

У двери Алена обернулась. Димочка, торопясь, путался в одежде.

— Не спеши... Я уже ухожу. Пока...

Она слегка махнула ему раскрытой ладошкой, невольно копируя прощальный жест Лайзы Минелли из «Кабаре», и добавила:

— Да, Димочка, ужин был очень вкусный...

— По-моему, он тебе понравился больше, чем все остальное...

— Не переживай, я просто не люблю ставить рекорды.

Алена отвернулась, чтобы скрыть улыбку, полную грустной самоиронии.

Главное, она сегодня испытала сладкое чувство мести, сняла внутреннюю неуверенность...

Вот только понять бы, кому она мстила.

Оказывается, вовсе не Григорию, хотя по привычке думала именно о нем...

Она мстила самой себе... Своим надеждам на нечто несбыточное...

Алене пришлось взять такси, чтобы добраться до Трифоновского переулка.

Ей так не терпелось отделаться от Димы, что она соврала, будто бабуля живет рядом.

Впрочем, проблема была в том, с какими глазами заявится она к бабушке в такой час.

Хотя Алена давно считала себя взрослой и самостоятельной, она до сих пор робела при встречах с бабушкой.

В детстве она ее побаивалась, старалась беспрекословно слушаться, хотя бабуля ни разу не повысила на внучку голос, не говоря уже о банальных шлепках, до которых она никогда не унижалась.

Но ее строгое лицо, прямая спина, длинное черное платье — все это вселяло в Алену благоговейную робость.

Несмотря на возраст, бабушка двигалась легко и изящно, словно скользила по полу, и девочка чувствовала себя рядом с ней неуклюжим колобком.

Даже домашнее имя, выбранное в бабушкину честь, казалось лишь жалкой пародией.

Настоящей была бабушка, а Елена-Алена — так, слабенькое повторение.

Отец настоял, чтобы в метрике записали «нормальное» имя, и сначала недовольно кривился, когда девочку называли Аленушкой, пока сам не привык.

Он гордился своими крестьянскими корнями, однако считал все простонародное грубым и примитивным.

Еще в детстве Алена поняла, что бабушка недолюбливает зятя, хотя ни разу не слышала о нем дурных слов.

Просто, забирая ее на все лето на дачу, Алена Андреевна Вяземская словно забывала о существовании Алениных родителей.

Честно говоря, девочка тоже о них забывала, потому что мир вокруг нее также менялся.

Не было занудливо-менторского тона отца, не было раздраженных материнских окриков, никто не читал нотации...

Не отдавая себе отчета, Алена стремилась заслужить любовь отца... Нет, она знала, что ее любят, просто как-то само собой получалось, что ей нужно было соответствовать его представлениям об идеальном ребенке...

Тогда и он казался ей идеалом, и она неосознанно пыталась походить именно на него, а не на маму или на кого-то из остальных членов семьи.

В отцовских устах «княжна» звучало оскорблением. Так он говорил, когда хотел обидеть маму, и Алена тоже чувствовала себя уязвленной, если он называл ее так же.

Конечно, упрекал он, «княжны» избалованны и инфантильны, ни на что в жизни не пригодны, ничего не умеют, только пустословят, они не приносят обществу пользы...

Мама слабо оправдывалась, что она является потомком Вяземских по женской линии и эта славная фамилия досталась ей лишь потому, что она, по сути, была незаконнорожденной, унаследовавшей девичью фамилию матери, а вовсе не титул по всем правилам геральдики...

А вот бабушка была настоящей княжной. И с воистину княжеским презрением относилась к регистрации и всю жизнь прожила с дедом в гражданском браке.

— В этой стране у нас отняли возможность обвенчаться, — говорила она. — А подписи в какой-то амбарной книге ничего не значат.

Правда, перед смертью дед все-таки настоял на этой росписи.

Алена смутно понимала, что дело касается какого-то «наследства» и соблюдения формальностей...

Она прекрасно помнила, как происходила эта процедура.

Нотариуса из загса вызвали прямо на дом. Перед его приходом дед с трудом поднялся с постели и облачился в черный костюм. А на бабушке было красивое светлое платье...

Алена привыкла видеть ее в черном и потому не отводила от нее глаз.

Алена Андреевна казалась строгой и невозмутимой, седые, совершенно белые волосы были уложены в гладкую прическу и блестели, как старинное серебро...

Она держала деда под руку и невозмутимо смотрела на изумленного нотариуса, видимо, впервые скрепляющего брак такой странной пары «молодоженов».