Часовщик - Геннадий Ангелов

Я положил руку на ноги Антона Захаровича, и чуть придавил.

— Нельзя этого делать. Нельзя. Живите столько, сколько вам положено. Радуйте жену, детей. Мне страшно произносить такие слова, потому, что я гожусь вам в сыны. И всё же. Самоубийство не выход.

Антон Захарович открыл от изумления рот. И поднял вверх глаза. Они заметно увлажнились, и он помассировал их пальцами.

— Ты не представляешь, как невыносимо больно. Внутри всё горит огнём, адским пламенем. Живу, и знаю, что утром могу не проснуться. Моя бедная Леночка, день и ночь не отходит от меня. Врачи забрали надежду, раз и навсегда.

Он замолчал, тяжело вздохнул, и со смирением сложил руки на груди.

— Мне не хочется их мучать. Я устал от борьбы, и больше не могу. Силы иссякли. Если дерево не плодоносит, высыхает, его рубят и бросают в огонь. Моя жизнь, Максим, бесполезна. Я ежедневно наблюдаю, как страдает Леночка. Дети. Но откуда тебе это известно?

Антон Захарович прижал ладонь к губам, и покачал головой.

— Неужели ты… Этот?

Поднимая палец вверх, он от растерянности едва не закричал, и не всполошил весь дом.

— Не этот, и не тот. Успокойтесь. Вам ни к чему знать, откуда мне известно, что вы хотите сделать. Просто примите мои слова, как есть. И задумайтесь. Из-за вашей глупости могут погибнуть невинные люди.

— Да-да, Максим, да-да.

Краснея, он отвернулся и прикусил нижнюю губу.

— Невинные люди. Только чем я прогневил Бога? Чтобы такое случилось? Всегда помогал людям, не грешил. Ответь!

— Антон Захарович мне это неизвестно. Я пришёл поговорить, как человек. Хотя… Извините меня. Я всё же пойду.

Выходя в коридор, я оглянулся на Антон Захаровича. Он лежал в оцепенении, уставившись на столик с иконами. Но, что-то изменилось. И я это заметил по его выражению лица. Морщины разгладились, черты стали мягче, не такими острыми, озлобленными, на всё и всех.

Не простившись, я тихонько открыл дверь, и вышел. На душе стало легче, от того, что сделал то, что должен. Поговорил. Увидел. Сам немного успокоился. Боялся одного, когда шёл к ним, что Антон Захарович будет задавать слишком много вопросов. К счастью этого не случилось. И хорошо. Он задумался, значит, не совершит глупость. Вернувшись, домой, уселся на кушетку, и вздохнул. Надо убирать и выносить мусор. Кот уже гонял по комнате осколки посуды, прыгая радостно, от новых игрушек.

— Эй, помощник, бери веник и подметай. Зарабатывай на ужин.

Кот выглянул из-за двери и что-то замурчал.

— Уже вижу, что помогать не хочешь. Бездельник. Одни гульки в голове, и соседские кошки.

Закончил я уборку часов в десять вечера, и уставший лёг на диван. Рука непроизвольно потянулась к телефону. Захотелось написать Наташе, и извиниться. Всё-таки она была права, и я признавал, что так себя мужчина вести не должен. На моё сообщение Наташа естественно не ответила. Я знал, что в таких случаях ей нужно время. День, два. Пока всё в душе перемелет и обдумает. Меня это конечно страшно раздражало, но характер Наташи, был неизменным, и непреклонным. От досады я вышел на балкон, и закурил. Вечера уже становились прохладными, близилась осень, с дождями и первыми заморозками. Не хотелось прощаться с летом, на целый год, и мёрзнуть зимой на улице, и в офисе. С наслаждением выкупавшись в душе, я лёг, в кровать, и, вспоминая Наташу, нашёптывал пришедшие на ум слова.

И нарушая тишину

Едва заметными словами

За всё, что было между нами

Тебе я с нежностью верну.

И утро с именем твоим

Украсит жизнь мою цветами

Ворвётся словно — Херувим

С хрустально чистыми глазами.

И прошепчу в который раз

Слова молитвы и признаюсь

Спасибо жизнь, зато, что нас

Связала крепкими цепями.

Записать в блокнот поэтические строчки не получилось. Сморил сон, и ночью приснилась Наташа, на пустынном острове, возле высоких пальм и скалистых гор.

Вторник начался с непривычной суеты. Я проспал, и, не успевая позавтракать, выбежал на улицу, и рванул на работу. В душе царила атмосфера праздника, потому, что жизнь вернулась в прежнее русло, а значит, впереди новые встречи, эмоции и планы. Но так часто бывает, что нашим планам, не всегда суждено исполнится, и вечером, в метро, я снова встретился с Часовщиком.

Он выглядел элегантно, в длинном, кашемировом пальто, шляпе, и, приглашая меня выйти из пустого вагона и прогуляться, по свежему воздуху, шутил и смеялся. Спрыгивая на рельсы, мы прошли метров пятнадцать по подземному тоннелю и оказались в небольшом, мрачном тупике. Я покосился на Часовщика, топчась в нерешительности на месте. Там была одна, единственная, маленькая, деревянная дверь, которую мой новый приятель, с лёгкостью открыл, и жестом пригласил первым выйти наружу. Я не верил своим глазам. Потому, что за дверью, на улице лежал снег, искрясь от солнечных лучей, и заставляя человека без очков, щурится.

— Небольшой шаг, Максим, и новый, неизведанный мир, у твоих ног. Смелей, не бойся. Там не живут монстры, и прочие гады.

Снег приятно хрустел под ногами, налипал на кроссовки, и таял. Мороза не чувствовалось, хотя изо рта шёл небольшой пар, и замерзали пальцы. Мы шли по узкой тропинке, между не высокими домами, всё так непринуждённо разговаривая. О философии, странных, необычных явлениях в жизни, людях, отношениях. Часовщик искоса поглядывал на меня, получая удовольствие от того, что я удивлялся, незнакомым местам, как мальчишка, впервые очутившись в парке развлечений. Романтический порыв, быстро улетучился у меня, потому, что нигде не наблюдалось людей. Пустынные улицы, дороги, не внушали здорового оптимизма.

— Что это за место?

— Земля, Максим, по-другому и быть не может. Не узнаёшь Киев? Всё, что ты видишь, существует в реальности. Снег, улицы, дома. Потрогай снег. Разве он отличается от обычного?

Я наклонился и взял не большую горсть снега. И даже понюхал. Снег в руках таял, и, стряхивая капли, я по-прежнему пребывал в недоумении.

— Где же люди? Мы пока не встретили ни одного человека.

— И не встретим, друг мой, хотя кое-что я всё-таки покажу тебе.

Есть люди, которые оказываясь в новом месте, начинают придумывать всякие небылицы. Болтать, непонятно о чём, показывать свои хрупкие знания истории, либо наоборот, уходить в себя, и молча наблюдать за всем, что происходит. Не влезая к попутчику в душу, и не пытаясь навязать своё мнение. Слушая Часовщика, его удивительные рассказы, я превратился в маленького мальчика, ученика средней школы. С которым подружился более взрослый школьник, и сейчас, слушая разные повествования, причём весьма и весьма занятные, мне приходилось слышать вопросы и отвечать.

— Чем питались древние люди?