Девятка - Дарья Михайловна Андриянова

Тело потихоньку возвращало краски, и ангела сквозь него уже было не разглядеть. Но все так же искуситель стоял спиной к хранителю, все так же он смотрел на меня, как будто ища поддержки.

– Тогда чего ты боишься? Как ты боишься? Это чувство не свойственно чертям, – ангел обошел черта и загородил мне обзор своим затылком.

– Я боюсь самой книги.

– Если она будет у Ниортана, мы ни за что его не спасем. Гортей не такой добрый, как ты.

– Если она будет у меня, я сойду с ума.

Я поднял книгу и раскрыл ее наугад. Странички, все такие же белые, теперь казались более загадочными. Что же такого в ней увидел искуситель, что так отреагировал на это?

– Ты не можешь сойти с ума.

– Могу, ангел. Ты ничего не знаешь об этой книге, – голос искусителя дрогнул.

– Тогда мы оставим ее у меня. – Хранитель развернулся ко мне и, даже не глядя на меня, вынул книгу из моих рук.

Тут же подскочил черт и захлопнул ее, зажав палец ангела между страницами.

– Не смотри в нее, – прошипел искуситель.

Хранитель пытался вытащить палец, когда черт все сильнее сжимал ее. Костяшки его пальцев побелели, а зубы скрипнули от напряжения. Ангел отпрянул от коллеги, оставляя книгу в руках искусителя. Только тогда черт ослабил хватку и позволил хранителю вытащить палец.

Теперь-то эмоции появились и на лице ангела. Это был не испуг, не прозрачность. Он смотрел на искусителя не с холодом, а с изумлением. Рот был приоткрыт, руками хранитель оперся на стол. Он выглядел несколько наивно в сравнении с серьезным чертом.

– Объясни, – потребовал ангел, почти переходя на шепот. Видно, боялся, что голос будет дрожать, заговори он громче.

– Моим глазам предстало содержимое книги, – черт прижал ее к ребрам. – Нам нельзя ее открывать. Лучше прочтет человек, чем ты. Я видел, что там написано, и теперь жалею об этом. Ты тоже не смотри. Погибнешь, сойдешь с ума.

– Ангелы не сходят с ума, – напомнил хранитель, вновь обретая контроль над собой. – Она просто будет лежать у меня. Я не буду читать.

– Будешь, – сказал черт и улыбнулся.

Они замолчали. Ангел и черт смотрели друг на друга так, будто виделись впервые, хотя неизвестно, сколько веков уже они работают вместе. Вероятно, сейчас они узнавали друг о друге нечто новое. Конкретно то, что они оба способны на эмоции. Не только на те эмоции, которые дарят окружающим душам, но и на собственные, неповторимые эмоции и характер.

Ангел выпрямился. Он потянулся к книге, но черт крепче прижал ее к груди. На мгновение мне показалось, что они подерутся, и я отошел подальше. Драка между ангелом и чертом, должно быть, будет выглядеть интересно, но попадать под горячую руку я не хочу.

– Драка? – спросил черт. – С ангелом?

Оба посмотрели на меня. Ну, как иначе – все это время оба читали мои мысли, оба знали, что я думаю о каждом, как они выглядят в моих глазах. Я покраснел.

– Мы не собирались драться, – сказал ангел. – Это ниже нас обоих. Так? – он посмотрел на черта.

– Так, – черт кивнул.

Книгу он отдал мне, хотя ангел все еще вожделенно на нее поглядывал. Я быстренько облачился в белый балахон, принимая на себя образ ангела, и попытался изобразить холодный взгляд, вызывая улыбку у обоих.

– Надеюсь, у тебя больше не будет искушения заглянуть в книгу, – сказал черт, обращаясь к ангелу уже нормальным, мягким голосом.

– Я не искуситель, мне это не свойственно. Я хранитель и должен хранить.

– Поверь, – сказал черт. – Искушение свойственно всем. И только что ты его и проявлял.

А мне-то раньше казалось, что черти с ангелами живут дружно. Оказывается, я заблуждался все эти дни. И людские суеверия о войне тьмы и света – все это правда.

– Не правда, – сказал хранитель. – Не бери в голову всякую чушь. Пора познакомить тебя с Рьядом и смастерить нового ангела.

Я сел на сломанную кровать и приготовился слушать длинную лекцию.

– Рьяд – мир вечного счастья. Это счастье строится на определенной системе, которую поддерживают ангелы-надзиратели. Еда – шесть раз в сутки, сон – десять часов в сутки. Часов в сутках двадцать шесть.

Я кивнул.

– От тебя ничего не требуется. Просто сиди здесь, у меня дома, и не высовывай нос. Если вдруг что-то стрясется, например, в дом кто-то войдет, представляйся надзирателем и иди в город. Ты его видел по дороге сюда. Погуляй там часик-другой, постарайся никому не попадаться, а потом возвращайся сюда и сиди. Еду я тебе предоставлю, спать можешь сколько хочешь. На столе ничего не трогай, ты все равно не знаешь язык.

И все же в моих глазах это вечное счастье вовсе не кажется счастьем. Скорее это подстроенный под души благоприятный Ньяд.

– Так и есть, – сказал черт.

– Чушь, – возразил ангел и направился к двери. – Ты понял меня?

Я его понял.

Ангел вышел. Черт перед уходом еще раз обернулся и взглянул на книгу поедающим взглядом. Я закрыл за ними дверь на засовы.

Что же прячет эта книга? Такое ощущение, что искуситель пытался уберечь хранителя от запретного знания. От знания настолько запретного, что может свести с ума и черта, и ангела. Я раскатал на кровати матрас и лег, уставившись в открытую книгу. Как бы я ни пытался разглядеть глазами, как бы я мысленно ни приказывал себе увидеть содержимое – ничего не выходило. Я думал настолько сильно, что у меня начала кружиться голова. Но, вспомнив, что я нахожусь посреди города ангелов, я остановился. Нельзя так сильно думать в таких местах. Кто-нибудь обязательно меня найдет.

Усевшись на кровати, я отодвинул край занавески и выглянул на улицу. Ангелы скользили мимо редкими белыми призраками, безликими и бездушными. Они мне и казались бездушными. Не только ангелы, но и черти, казались мне лишенными всяких человеческих эмоций и привязанностей. Но увиденная сейчас картина, спор между чертом и ангелом, ломала мое сложившееся мнение. Они другие. У них есть чувства, хранитель и искуситель сильно привязаны ко мне, они заботятся и друг о друге, наплевав на других ангелов. Они отлично работают в команде.

Наблюдая за мельтешением ангелов, я почувствовал, что меня уже клонит в сон. Я лег, отвернувшись к стенке и поджав ноги к животу. Одна мысль не давала покоя, не давала заснуть. Мысль, что я проторчу в этом доме вечность.

Точно так же, как после прощания с Богом, я остался в комнате, где меня клеймили. Тогда рядом была единственная дверь. Я знал,