Третий меморандум. Тетрадь первая. Первоград - Борис Батыршин

Уже третий день как будущие мореходы и рыбаки упражнялись в непростом искусстве хождения под парусами. Если весельную науку худо-бедно освоить удалось, в основном благодаря тому, что на ялах оставили по одной паре весел, отчего новоявленные галерные рабы перестали при гребле сталкиваться веслами, то парусное дело оказалось для курсантов Крайновского крепким орешком. Сам Стась худо-бедно ориентировался в этой непростой науке: сказались навыки, полученные под руководством отца в яхт-клубе МИФИ. Но – единственный «морской волк» на кучу молодняка от четырнадцати до семнадцати? Самый старший из будущих мореманов, Неретин, как раз и командовал сейчас шлюпкой. Крайновский прочил его на должность капитана «Альтаира», парусно-моторной яхты, стоявшей на консервации, на мертвых якорях. А пока будущий шкипер приобретал навыки парусного хождения на посудине поскромнее.

Баковый матрос (четырнадцатилетний курсант с редким именем Матвей) наконец понял, что от него требуется. Поднырнув под отчаянно хлопающую на ветру переднюю половину разрезного грота (Стась по инерции именовал его стакселем), он подхватил багор, поймал железным наконечником, увенчанным шариком, люверс на шкотовом угле, как мог далеко вынес отчаянно хлопающий парус за борт, навстречу напору ветра. Парусина послушно выгнулась, принимая нагрузку, и ял попятился кормой вперед, медленно, неохотно переползая носом линию ветра. На корме скрипело – Неретин дергал туда-сюда железной загогулиной румпеля, подгребал пером руля, пытаясь заставить шлюпку ворочаться пошустрее.

– Не отпускай стаксель! – орал в жестяной матюгальник Стась. – Держи, пока не увалитесь, бляха-муха!..

Ял наконец перешел на другой галс; грот туго хлопнул, наполнившись ветром. Баковый сам, без понуканий, опустил отпорный крюк – стаксель заполоскал, мотая в воздухе шкотом, упущенным разиней-стаксельным. Шлюпка немедленно рыскнула, потеряла едва-едва набранную скорость и снова, в четвертый раз за это утро, беспомощно зависла носом к ветру.

– …тудыть вас в качель, через семь гробов, с присвистом!..

– Кудревато выражаешься, адмирал… – Казаков покосился на Стася. – Нет чтобы как нормальные люди, матерком…

– С яхт-клуба привык, – безмятежно ответил Крайновский. – Там материться не принято, все же в одной команде и преподы, и студенты, некузяво, вот и заимствовали как бы морские загибы из популярной литературы. А здесь – само, понимаешь, вырывается. А что, чем плохо-то?

Александр пожал плечами – ничем, мол. Поначалу, в дни всеобщей растерянности, что Совет, что вообще старшие пытались бороться с употреблением ненормативной лексики из неосознанных педагогических побуждений, но потуги эти быстро сошли на нет. У морячков, спасибо Стаею, густая брань, висящая в воздухе при любых работах, хотя бы носила нейтрально-романтический, почти литературный характер – воспитанники охотно подражали шефу. Способ выражаться стал своего рода фирменной маркой «навигацкой коллегии», до тех пор, пока не будет уверенно освоена походка «вразвалочку».

На яле наконец справились с ситуацией: Неретин тычками и руганью заставил команду разобрать весла, и теперь многострадальная шлюпка, перевалив таким варварским способом на другой галс, набирала скорость. Весла на всякий случай не убирали – они так и торчали по бортам яла. Гребцы сидели на банках, придерживая мотающиеся в такт размахам волн тяжеленные, налитые свинцом вальки. Крайновский, увидав столь вопиющее нарушение морских традиций, скривился и схватился за жестяной раструб:

– Весла долой! Весла, говорю, уберите, вывесили тут!.. И на пайолы сядьте, муфлоны лабрадорские, храпоидолы… на дно, на дно шлюпки, кому говорят! Неретин, как сойдете на берег, всей команде наряд вне очереди, задолбали, мля!.. А потом – руководство по шлюпочному делу зубрить, сам зачет принимать буду, бездельники хр…вы!

«…Мать-мать-мать…» – привычно откликнулось эхо…

Казаков отвернулся и пошагал к сходням, перекинутым с борта флагмана на импровизированный пирс. Доски заскрипели, прогнулись под начальственной тяжестью. «Надо бы поскорее нормальный пирс возводить…» – мелькнула народнохозяйственная мысль. Надо, надо… пирс, навесы для шлюпок, бревенчатые слипы для них же, и это только по морским делам! Где, спрашивается, взять свободные руки, бревна и прочие пиломатериалы, гвозди, наконец? Координатор и Совет зашивались, пытаясь растянуть штопаное-перештопаное лоскутное одеяло рабочих бригад на всю колонию…

«Тариэль» еле заметно покачивался. Хозяева, выбирая место для колонии, не поскупились: широкая бухта, окаймленная грядой песчаных дюн, с моря оказалась прикрыта своего рода природным волноломом, баром из песчаных же отмелей, тянущихся вдоль берега и смыкающихся с ним западным, правым, если стоять лицом к морю, краем. Там можно было даже выйти на песчаную гряду и пройти по ней почти до середины, не замочив ног – во всяком случае, в отлив. В прилив глубина между песчаными плешами кое-где доходила до пояса. С моря на природный волнолом накатывали волны, но в самой «акватории» волнение почти не ощущалось.

Проходов в гряде было два: один глубоководный (Стась ручался за пять метров в самом мелком месте), под самым берегом, у восточного края бухты; и центральный, где «Тариэль» мог пройти лишь в прилив, а глубоко сидящий «Альтаир» не прошел бы вовсе. Шлюпкам же и «Казанкам» центральный проход доступен в любое время, а заодно еще с десяток более-менее глубоких мест между горбами отмелей. Стась категорически запретил ими пользоваться, во всяком случае, до тех пор, пока гряда-волнолом не будет обставлена всеми полагающимися вешками, буйками и навигационными знаками. Одно подобное сооружение как раз и возводили сейчас на берегу – обшитую корявыми бревнышками тысячествольника трехметровую пирамиду у восточного края бухты. Место для еще двух выбрали – с утра Стась самолично мотался по «Восточному фарватеру» на «Казанке», делая промеры и размечая положение будущих створовых знаков. Кроме того, в дальнейших, наполеоновских планах значилась установка маячной башенки, которая указывала бы в темноте местоположение каменистой гряды, ограничивающей проход с запада.

«Тариэль» дважды покидал бухту. В первый раз тральщик преодолел прореху в волноломе самым малым ходом, за «Казанкой», то и дело прощупывающей дно полосатым шестом. Во второй раз Крайновский шел по береговым ориентирам, но все равно черепашьим темпом. За баром дно сразу уходило на глубину. Уже в паре сотен метров – в кабельтове, как «по-морскому» выразился Стась, – импровизированный лот не доставал до дна. Казаков в тот раз был на борту вместе с наркоммором и впервые имел возможность обозреть поселок с берега, с большого расстояния. Пока «Тари-эль», уютно попыхивая машиной, совершал эволюции, координатор рассматривал в бинокль и здания колонии, и гряду дюн, и цепочку островков, вырисовывающихся у горизонта. Стаею предстояло отправиться туда сегодня. Еще раньше до островов пару раз успели сбегать на «Казанке». Всего их оказалось то ли шесть, то ли восемь, в поперечнике от сотни метров до двух с лишним километров. Самый крупный из этих клочков суши, получивший имя Песталоцци, был избран местом ссылки для интернатской администрации и техникумных хулиганов. Их-то и предстояло отвезти Стаею. Казаков же намеревался прямо сейчас проинспектировать ссыльнопоселенцев на предмет наличия необходимого имущества: никто не собирался оставлять первых зэков Теллура без средств к существованию.