Битва за небо - Максим Сабайтис

Поединки между мастерами-психотехниками Николай видел не в первый раз, на ежегодном гатчинском турнире сходились фехтовальщики куда более умелые, нежели, эта пара, но посреди небес, балансируя на скользких обледенелых перилах, в его присутствии еще не сражался никто.

Сталкивались стремительные мечи, уничтожали друг друга Воздушные Ловушки, разлетались в разные стороны недолговечные фантомы и обрывки искусственно погашенных Намерений.

«Завидую, – признался себе Николай, непроизвольно опуская руку к своему мечу. – Когда еще мне хватит сил и умений на такой поединок? И хватит ли их вообще?»

«Психи» соскочили с перил, закружились меж опорных колонн, то и дело отталкиваясь от них в разнообразных экзотических прыжках.

– Каждый развлекается как может, – заметил кто-то из-за спины Николая.

Подмастерье вздрогнул от неожиданности. Увлекшись наблюдением за фехтовальщиками, он забыл обо всем остальном.

«Вот чего стоят мои умения, – с горечью подумал Николай. – По сравнению с профанами могу и покрасоваться, но стоит рядом оказаться мастеру – пшик. Гордыня – смертный грех. Так мне и надо, грешнику закоренелому».

– Извините, что побеспокоил, – продолжил незнакомец за спиной.

Теперь, оправившись от шока, Николай чувствовал его стилевидением. Пока еще смутно, как в туманном облаке, но с каждой минутой все четче и четче. И еще – никакой это был не незнакомец.

– Мне тоже не спится в эту ночь. Я честно пролежал на койке четыре часа, но потом бросил себя обманывать, оделся и пошел сюда. По-моему, обзорная площадка – самое подходящее место для всех, страдающих бессонницей.

Манера строить фразу была уловлена стилевидением, которое моментально выдало результат.

– Вас зовут Дмитрий Никанорович. Ледянников Дмитрий Никанорович, – уверенно произнес Николай. – Вы учились у Поликарпа Матвеевича задолго до того, как в его школу поступил я. Если не ошибаюсь, второй или третий выпуск.

– Сэнсэй всегда знал, кого брать к себе в ученики, – удовлетворенно вздохнул Дмитрий Никанорович. – Только вот есть одна небольшая загвоздка: ты меня не узнал.

– То есть как это… – попробовал возразить молодой человек, но увидел в руке собеседника малиновую корочку и умолк.

– Меня зовут Тихон Андреевич Новгородцев, – не разжимая губ, прошептал Дмитрий Никанорович. Николаю оставалось только восхититься тем мастерством, с которым была произведена воспроизводящая голос Воздушная Ловушка, приставленная вплотную к его уху. – Мы с тобой, на всякий случай, еще не знакомы. Познакомимся как следует за завтраком, постарайся не опоздать.

«Стоило покинуть школу, как тут же вокруг что-то начинается», – подумал Николай, послушно кивая.

– Вот и замечательно, – улыбнулся собеседник. – Я, собственно говоря, только потому и пришел на этот морозище, чтобы предупредить тебя. А сейчас вернусь к себе в номер и стану храпеть наподобие твоего промышленника.

Движения Дмитрия Никаноровича были осторожными, тщательно выверенными. Казалось, помимо разговора с юношей мастер-психотехник делает еще какое-то дело – не менее важное и очень-очень сложное. Вот он сделал легкий поклон, отступил к двери в коридор, быстро подмигнул Николаю и каким-то незапоминающимся образом растворился в воздухе.

– Чертовщина, – пробормотал Николай, оглядываясь по сторонам.

Фехтовальщики продолжали свой танец на перилах, дежурный психотехник по-прежнему вглядывался вдаль. Как будто и не было этой встречи.

Согласно расписанию в Шереметьево дирижабль прибывал сразу после завтрака. Компания, организовавшая перевозку, должно быть, зарабатывала уйму денег, перевозя транзитных пассажиров из столицы в Москву менее чем за двадцать часов, из которых больше половины приходилось на темное время суток. Вообще-то воздушный корабль мог лететь гораздо быстрее, Николай читал в газетах сообщения о поставленных в Японии рекордах: группа «психов» меньше чем за час разгоняла дирижабль до 212 километров в час. Разумеется, сконструированный для гонок, максимально облегченный, может быть, даже вовсе лишенный паровых двигателей, газового резерва и прочих вещей, столь необходимых в длительном путешествии.

«Михайло Ломоносов», на котором летел Николай, не претендовал на призы за скоростную доставку пассажиров. Владевшая им компания делала ставку на комфортное размещение и минимальные цены за окружающее великолепие. Первые несколько часов Николай не понимал причин, по которым Поликарп Матвеевич заказал билет именно на этот рейс. Ближе к вечеру понял и был благодарен сэнсэю. За девять дней, которые должно было занять путешествие до Якутска, освоиться в воздухе, привыкнуть – пусть даже в качестве пассажира – к специфике проживания на воздушном корабле мог кто угодно. Страховка от воздушной болезни, агорафобии, десятка прочих психических расстройств, возможность задать практически любой вопрос свободным от вахты членам экипажа – это стоило лишних денег, потраченных за право лететь на таком пассажирском дирижабле.

О том, что «Ломоносов» уже пролетает над Москвой, Николай понял по оттенку облаков, проплывавших за горизонтом. В естественных условиях такой оттенок серого, нездоровый, мышиный, но с явственными черными прожилками не встречается. Его создает человек: построенные им фабрики, скопление машинерии, ежедневно сжигающей сотни вагонов отборного угля. Воистину мудрый закон издал государь император, когда запретил тяжелую промышленность в Санкт-Петербурге и десятке городов поблизости. Градоправитель Москвы, как писали газеты, ежегодно пытался избавить горожан от особо крупных заводов, вывести их за городскую черту и тем самым хоть немного очистить воздух на улицах. Насколько удачны были все эти попытки, Николай видел в иллюминатор. Где-то под дирижаблем проплывали черные от сажи крыши домов, грязные улицы, чахлые деревья да этого индустриального серого оттенка проплывающие облака.

Спать отчего-то совсем не хотелось. Да и возможностей заснуть было не слишком много – сибирский промышленник пребывал во власти кошмаров, перемежал громогласный храп со стонами, нецензурными выкриками и требованиями принести ему ямайского рома. Николай утешал себя тем, что где-то в районе полудня сосед проснется, пойдет в бар и просидит там до полуночи, но даже эти размышления не могли вернуть юноше сон.

Овцы послушно прыгали через заборчик, фехтовальные упражнения вспоминались и представлялись с безупречной четкостью. Когда же стало ясно, что многократно испытанные приемы не помогают, стройность мысли куда-то исчезла. Вспомнилась школа, сэнсэй, упавшая в обморок и не приходившая в себя двое суток Ксения, Пашка, едва не победивший будущего подмастерья за три часа до экзаменов. Николай думал о том, что Поликарп Матвеевич уже встал с постели, проделал утренние упражнения, вскипятил самовар и теперь терпеливо дожидается почтальона с новыми заграничными журналами. О том, что старшие ученики неторопливо просыпаются в отведенном для них крыле. О том, что с его отлетом в школе почти ничего не изменилось, разве что освободилась крайняя комната, да в церемониальной на одну из полок лег отслуживший свое именной вольт. Прогнать эти мысли отчего-то не удавалось – ни одна из проверенных техник контроля над мышлением не помогала. Вот тебе и качественное образование, меньше надо было ушами хлопать, больше практиковаться. Когда сто одиннадцатая овца флегматично перепрыгнула через заборчик и растворилась в воздухе, Николай понял, что заснуть не удастся, как тут ни старайся. Сосед-храпун не унимался, и подмастерью пришлось снова встать с порядком изъезженной койки.