В класс пришел приемный ребенок - Людмила Петрановская

За день до выписки Наталья пришла ко мне, и мы познакомились. Она брала Тимура не в нашем детском доме и раньше к психологам не обращалась – не было повода. Она не знала, что делать дальше, что говорить Тимуру, как быть со школой. Только плакала и спрашивала: «За что они его так? Он же был хороший! Ну, что он им сделал? А если бы он и правда кого-нибудь покалечил? А если бы убил? Как же нам теперь?». Я понимала, что ей нужно выговориться, чтобы завтра быть в состоянии нормально общаться с ребенком. Лишь через два часа поток слез иссяк, и мы стали вместе думать, как быть дальше.

Что происходит. Мы уже говорили о древней, на биологическом уровне заложенной в нас программе опасаться и не любить чужого. Чужого по крови, по внешнему виду, по манере поведения, по происхождению. Программа эта есть у каждого, но то, в какой степени она влияет на поведение человека, зависит от уровня его развития и от убеждений. Конечно, дети в этом отношении копируют взрослых. Причем копируют даже не их поведение – они, как маленькие антенны, улавливают мысли, чувства, отношение и «переводят» их в действия. Папа, который дома на кухне любит порассуждать о засилье «черно. пых», вряд ли станет говорить нечто подобное публично, на собрании. А его семилетний сын этих тонкостей не понимает и повторяет папины слова вслух где и когда угодно – это же папа сказал!

Конечно, дело не только в национальности. «Инакость», раненность, глубинное внутреннее неблагополучие ребенка с тяжелым началом жизни чувствуется еще очень долго после его попадания в новую семью. Даже если у этого неблагополучия нет ярких внешних проявлений вроде тиков, невнятной речи и вспышек агрессии, оно сквозит во всем облике и поведении ребенка и безошибочно считывается детьми и взрослыми. У окружающих срабатывает элементарная психологическая защита: этому мальчику плохо, с ним что-то не так, я это чувствую и не хочу быть с ним. Потому что если быть с ним, надо что-то с этим делать, как-то к этому относиться, а я не знаю, не могу, не хочу, своих проблем полно. Пусть он уйдет куда-нибудь. Люди словно боятся заразиться несчастьем и шарахаются от такого ребенка, как от прокаженного. Сам по себе этот импульс нормален. У нас у всех есть инстинкт самосохранения, в том числе и душевного. Мы все хотим покоя и комфорта, а вовсе не лишних переживаний и лишней ответственности. Важно, как мы себя при этом ведем.

Все осложняется тем, что ребенок и сам дает все основания для нелюбви. Он действительно проблемный, а в ситуации отвержения даже те трудности в его поведении, которые сгладились было в семейной жизни, проявляются с новой силой. Он – «гадкий утенок», да еще какой гадкий, и совсем не отвечает нашим представлениям о «мальчике из хорошей семьи». Вопрос в том, кто тут принимает решения: наш разум, наша человечность или программы-импульсы?

Конечно, Наталья совершила большую ошибку, не рассказав учительнице о том, что ребенок всего полгода как из детского дома. Ведь у той действительно сложилось впечатление, что мать избаловала сына, не научила его нормально себя вести, не озаботилась даже развитием его речи, а теперь сдала с рук на руки учителю – как хотите, так и учите! В этом своем праведном гневе педагог, конечно, могла преувеличенно болезненно воспринимать все Тимуровы фокусы. Возможно, знай она подлинную историю мальчика, многое бы виделось ей по-другому, а главное, к приемной маме она бы не относилась враждебно.

Хотя возможен и иной сценарий. Наталья в ответ на свой рассказ услышала бы что-нибудь вроде: «Зачем вам это было нужно? Вы что, не знаете, что это за дети?», и детдомовское прошлое Тимура могло стать еще одним аргументом в пользу того, что ребенок «неадекватный» и «ему здесь не место». Такое тоже встречается, хотя, надо сказать, с каждым годом все реже. На самом деле и это было бы полезно – ведь если бы при первой встрече учительница проявила неприязнь к «детдомовским» или «понаехавшим», это стало бы для Натальи сигналом к тому, чтобы поискать другого педагога, другой класс.

Усугубило ситуацию и отношение Натальи к школе и учителю. По сути, она с самого начала не доверяла ей и опасалась, что Тимура обидят, никогда не пробовала наладить сотрудничество, а только оборонялась или – в крайней ситуации – нападала сама. Наверное, это связано с ее собственным травматичным детским опытом – недобрых учителей, к сожалению, всегда хватало.

Что касается учительницы, вовсе не факт, что она убежденный ксенофоб и вообще злой человек. Вполне возможно, она была не очень опытна, не обладала умением управлять детским коллективом и просто не справилась с ситуацией. А когда дело зашло далеко и Тимура по-настоящему невзлюбили, ей стало казаться, что единственный выход – удалить из класса источник раздражения. Тут, кстати, она ошибалась. Если в коллективе уже есть опыт травли, если в нем создалась и закрепилась роль «козла отпущения», после изгнания первого исполнителя этой роли она перейдет к другому ребенку. И пару собраний спустя, возможно, как раз сын этого представительного папы (наверняка мальчик несколько избалованный, импульсивный, склонный к агрессии) окажется в фокусе возмущенного обсуждения «общественности». Хотя на самом деле это связано не с особенностями конкретного ребенка, а с тем, какие отношения (с подачи или при невмешательстве учителя) сложились между детьми.

Что можно сделать. Я посоветовала Наталье прочитать мальчику вслух сказку «Гадкий утенок» и посмотреть вместе замечательный мультик «Лило и Стич» – кстати, посмотреть его я советую всем, кто хочет разобраться в проблеме «других детей». Это потрясающе добрый, при этом совсем не слащавый и очень психологически точно сделанный мультфильм. Там девочка-сирота Лило встречает злобного монстра, специально созданного, чтобы разрушать все вокруг. Но Лило очень одиноко, ей нужен друг, и она не задумываясь объявляет чудище своим песиком. Любит его, заботится о нем, относится к нему как к члену семьи. И тому ничего другого не остается, как стать этим членом семьи, поскольку он тоже был очень одинок. К тому же у девочки такой характер, что раз уж она решила, что ты славный песик, лучше сразу соглашаться – спорить бесполезно.

Что можно было бы порекомендовать в этой ситуации учителю?

• Самое главное – помнить: положение ребенка в классе вплоть до подросткового возраста на 90 % зависит от того, как к нему относится учитель. А у первоклашек – на все 100. Поэтому решить проблему было на самом деле совсем несложно, стоило только подать ребятам знак, что Тимур нравится учительнице, что у него что-то (неважно что, хоть с доски вытирать) получается лучше всех, что он важен и нужен в классе. Один, два, три таких сигнала, и ребята очень быстро бы забыли, какая там у него фамилия, а Тимур стал бы намного более терпеливым. В этом возрасте авторитет учителя несоизмеримо выше авторитета сверстников и даже авторитета родителей, и именно сейчас важно уловить момент и не допустить формирования в детском коллективе роли «козла отпущения», «гадкого утенка». Классу к шестому это будет сделать намного труднее, ведь для подростков голос учителя – совещательный. А пока дети, как маленькие локаторы, считывают реакцию педагога и автоматически перенимают его отношение к одноклассникам. Ваша задача – просто подать правильный сигнал.