Воролов - Виктория и Сергей Журавлевы

к двери Федоров, обернув к вошедшему взгляд своих всегда беспокойных и чуть лукавых глаз, хлопнул картами об стол и поднялся со стула:

– Присоединяйтесь, Петр Александрович, я рад буду уступить вам свое место.

Азаревич посмотрел на кучку мелких монет на середине стола.

– Что же, вы уже нас покидаете? – удивился он.

– Вовсе нет. Было бы куда податься в таком месте и в такую погоду! Просто карты – это ну совсем не мое. С души воротит!

Федоров уселся на лавку и взял в руки гитару. Пес под его ногами заворчал: он был совсем не расположен в очередной раз слушать всем осточертевшие пошлые романсы. Впрочем, Михаил Алексеевич лишь покрутил колки, подстроив немолодой потертый инструмент, и, взяв несколько дребезжащих аккордов, тут же бросил свое занятие.

Азаревич сел за стол.

– Вист? – спросил он, взглянув на карты.

– Вист, – кивнул Келлер. – Мы с Шиповым играли в «фаро», но поручик Федоров с Матвеем Васильевичем явились и начали кривиться хуже гимназисток. Им это, видите ли, скучно! А как по мне, играть, положившись на волю случая, – то, что нужно, чтобы выиграть куш, какой ты никогда не возьмешь, опираясь только на свои собственные силы и возможности. Вот вы, Петр Александрович, на что делаете ставку в разных жизненных обстоятельствах: на фарт или на расчет?

– На расчет, – ответил Азаревич.

– Не имея целью вас задеть, все же замечу: вот оттого в ваши годы в поручиках и служите!

– Тут мне крыть нечем. Действительно, не повезло.

– Вот и я о чем, – хмыкнул Келлер, – умение ловить фарт, а не полагаться на вечный расчет – главная жизненная наука. И именно благодаря этой науке я выбрался из нескольких серьезных переделок, многим другим стоивших жизни.

– Да никто и не против вашего фарта, – вздохнул Федоров и, подняв лежавшую в углу берейторскую трость с измочаленным концом, взмахнул ею в воздухе. Лежавший под лавкой пудель недовольно заворчал. – Просто у каждого свой способ борьбы с главным бичом человечества – со скукой и неумением ценить имеющееся, а вы выбираете самый банальный – одно и тоже, одно и тоже: налево-направо, чет-нечет, пан или пропал…

Он выставил трость перед собой. Пес нехотя выполз из-под лавки и уставился на Федорова с выражением полного недоумения в глазах.

– Давай, братец, давай! – сказал тот. – Потешь почтенную публику старым трюком!

Пудель зевнул, скульнул пару раз, почесал задней лапой ухо, потом сделал плохо гнущимися лапами пару шагов, разбежался и прыгнул. Затем он снова глухо заворчал и полез обратно под лавку.

– Ну вот, право, уж один разок и попросить нельзя, – усмехнулся Федоров.

Пес оскалил на него из-под лавки зубы.

– Вот-вот, он тоже со мной согласен. Скучно до бешенства.

– Ага, – поддержал Федорова Шипов, вытряхнув из стакана себе в рот последние капли вина. – Это вам не летние маневры. Тут, чтоб с ума не сойти, придется всю смекалку применить. Петр Александрович, вы слышали о здешнем театре? Я сам всегда, как в новое расположение прибываю, – сразу в театр! Куда занятнее, чем бордель, да и безопаснее. Ну или дом кого-нибудь из почетных граждан, где служивых, понятно, принимают. Но такое нечасто случается, а если и бывает, то все с бесприданницами знакомят, а это, господа, скучно. И отношения такие не могут привести ни к чему хорошему. Ну вы понимаете…

– А с актрисами, стало быть, могут? – Азаревич подлил себе еще немного вина.

– Актрисы, несомненно, пикантнее. Это как ордена на мундире: вот Анна, а вот и Екатерина, – Шипов захохотал, довольный своей остротой. – Да, вот что: завтра в местном театре концерт дают благотворительный – собирают средства на обновление занавеса перед премьерой. У Матвея Васильевича есть билеты. Его крепко взял в оборот тамошний антрепренер, так что он вам обязательно ссудит.

Полутов встрепенулся и полез в карман:

– Это вы хорошо вспомнили! Петр Александрович, возьмите, не пожалейте рубля на обустройство храма искусства!

– Отчего же не взять? – Азаревич развернул лист с отпечатанным витиеватыми литерами приглашением, по краям которого вальяжно расположились озорные упитанные херувимы.

– Как вам нравятся эти амуры? – спросил Федоров и, не дожидаясь ответа, продолжил, – по-моему, ужасно! Да и городская типография работает спустя рукава! Но когда в тот раз меня попросили их написать – срочно-срочно, душа вы моя, Михаил Алексеевич, выручайте, милый друг, – я был без кистей и прочего подходящего инструмента и вдобавок уже изрядно пьян, и пришлось царапать их буквально на коленке. Теперь же – тьфу, смотреть на них не могу!

– Так это вы нарисовали?

– А вы не знали? Поручик Федоров у нас – человек с увлечением, – скривился Келлер. – Уже всех нас переписал вдоль и поперек. Ни лечь, ни сесть нельзя! Мне кажется, Михаил Алексеевич, вы рисуете меня, даже когда я сплю. Отвратное, доложу вам, ощущение! И вот еще: скажите, вам вот не скучно этими этюдами заниматься? По полгода погода – серость безликая, эти зимние квартиры: один и тот же стол, те же серые шинели на гвоздях, мы четверо, как близнецы-братья, в одинаковых мундирах, с одинаковыми усами и стриженные по циркуляру? Неужели не надоело?

– Да это только поначалу нужно. Вот освоюсь тут, и вот увидите – пойдет публика с заказами! Это вам, господа, останется любоваться на зимние квартиры, а для меня красоту будут особую приберегать. Я, когда в новом полку оказываюсь, то всегда ищу вот такой вот театр, как здешний. Там мне всегда рады. Афиши, приглашения, портреты ведущих актрис – и все в восторге. А потом месяц-другой – глядишь, и местные начальники за мной посылают: их жены от зависти им плешь проесть успели. И вот передо мной уже открыты двери всех уважаемых домов города. А это, поверьте, будут не просто знакомства! Для меня любая из жен первых лиц города наденет свое лучшее платье, и не украдкой, как для любовника, а совершенно открыто – при законном муже и с его согласия. Она сядет передо мной и будет мне улыбаться, поводя оголенными плечами и бросая на меня томные взгляды. Она будет со мною исключительно мила, ведь в противном случае это может плохо сказаться на портрете. Так что да, господа, мне не интересны карты и не интересны трактиры. Да и слава картежника и пьяницы мне тоже совсем ни к чему!

– Вот же черт! Хитро придумано! Даже завидую вам, – захохотал разгоряченный вином Шипов. – Теперь хоть уроки рисования бери! А я думал, честное слово, что вы чуть не от мира сего. Ан нет! Все просто: научиться рисовать херувимов, чтобы перед вами жены градоначальников