Воролов - Виктория и Сергей Журавлевы

Времени оставалось совсем мало. Его в подобных сложных делах, конечно, мало всегда. Отец Азаревича, Александр Прокофьевич, очень гордился, когда мог быстро распутать непростой случай. Его мало устраивала роль помещика с обширными угодьями под далеким теперь Симбирском, ему всегда хотелось душу и разум применить для настоящего дела. После гибели жены оно заменило ему и службу, и охоту. Беглые каторжники, особо опасные бомбисты, революционеры, контрабандисты – все становилось его делом и его долгом, который он с доблестью отдавал государству. Соседи чурались его, крестьяне побаивались, а сын Петруша немного снисходительно относился к увлечению отца, никогда, впрочем, никоим образом того не выказывая.

А потом возмужавший Петр Александрович был зачислен в полк… Дальше вспоминать не хотелось. Скука и мерзость! Уже через шесть месяцев он готов был выть от своей участи. Мерзость, бесполезность, муштра…

Вытерпев еще три года, молодой Азаревич взял в полку годовой отпуск и приехал к отцу. Сначала он нанес визиты соседям, покрасовался перед местными девицами в военном мундире, потом даже попытался разобраться в сельском хозяйстве, выписав себе несколько журналов и рекомендованных иностранных альманахов по садоводству и земледелию. Ничего путного из этих затей не вышло. Соседи были бестолковее полковых фельдфебелей, девицы – жеманны и глупы, а земля – куда менее плодородна, нежели сулили ее сделать авторы европейских альманахов. И лишь старый отец его, бывалый охотник за головами, проводил все время за газетами с полицейской хроникой и делился с сыном воспоминаниями. Именно тогда Петр Александрович и узнал, что мать его не погибла в повозке, которую внезапно понесшая лошадь сбросила в овраг, а была убита в лесу беглым каторжником.

Это открытие принесло перемены в характер юного Азаревича. К тому же, скоро отец с затаенной гордостью познакомил сына с главным полицмейстером города Симбирска, и эта встреча вовсе не показалась молодому человеку глупой, банальной и скучной. Петр Александрович неделю ходил сам не свой, а затем стал подробно обо всем расспрашивать отца. Внутренний Рубикон был перейден.

Он подал в отставку и сделался обыкновенным симбирским помещиком. Вот только дружбу теперь он начал водить с первыми полицейскими чинами города. Первым его делом был поиск вора, обнесшего богатую ювелирную лавку. Несложный случай: когда заезжий поляк исчез с мешком золотых украшений, предварительно подпоив хозяина лавки, именно Азаревич доставил вора в околоток. Он просидел две ночи в засаде, но, в конце концов, оказался прав: поляк вышел именно к той переправе, где и ждал его Азаревич. То была вовсе не случайность – то был трезвый расчет. И деньги за поимку преступника – известного, как оказалось, ловкача по этой части – тоже были именно жалованием за хорошо сделанную работу, за ясный разум, наблюдательность и заметные аналитические способности. А потом были Петербург, Москва, Киев, Варшава…

Что же об актрисах? Нет, ни разу в жизни их не увидев, совершенно невозможно предугадать их мысли! Пустое это… Надо пока подойти с другой стороны. Кто из этих четверых вновь прибывших в полк офицеров может провернуть весь этот спектакль?

Первый, кто приходит на ум, это Келлер. Характер у него тяжелый: жестокий и необузданный. Да, это бросается в глаза. Даже здешнему бедному псу постоянно достается. Азаревич сразу же разузнал: Келлер – выходец из бедной немецкой семьи, седьмой ребенок в семействе. Он выбрал военную стезю, поднялся вверх по службе с самых нижних чинов, и все – отчаянной храбростью и личными заслугами. Несколько лет назад он участвовал в ряде не слишком афишируемых в прессе болгаро-турецких стычек на стороне болгар, а затем возглавлял русский отряд в бою против афганцев на Кушке. Дослужился Келлер до штабс-ротмистра, но после некоего неприятного происшествия в полку, не то растраты, не то дуэли, его понизили в чине до поручика и отправили сюда. В Благовещенск немец прибыл первым около месяца назад.

Азаревич задумался:

«Как же тут подступиться? Действовать с ним нужно особенно аккуратно. Неизвестно, где и как проявятся следы всех этих его афганских боевых будней. Да еще и не ясно, Келлер спит сейчас на соседней койке или тот самый изверг, кто скрывается за его личиной».

«Хорошо, оставим Келлера, – Азаревич прислушался к раскатистому храпу, доносившемуся из дальнего угла. – Федоров… Этот тоже странен». Штабс-ротмистр, желая угодить Мышецкому, конечно же, рассказал Азаревичу все сплетни, которые долетели сюда задолго до приезда самого Федорова.

С ним вышел особенный пассаж. Во время службы в городе N… он так втерся в доверие к начальству и к самому городскому голове, что тот заказал увлеченному живописью поручику роспись стен нового собора. В полку смотрели на такое сквозь пальцы – слово городского головы часто в небольших городках всеми воспринимается крайне учтиво. Вот только когда собор вознамерились освящать, и ради этого события приехал архиепископ, и вообще собрался весь цвет городского дворянства, росписи предстали перед публикой, и пошли по городу пересуды, что, дескать, лик Богоматери чрезвычайно напоминает молодую жену городского головы. А поскольку о художнике и раньше ходили не самые благопристойные истории, то эти фрески стали лишь подтверждением грязнейших слухов. Федоров тут же был переведен из города прочь. Правда, ему удалось выхлопотать отпуск для поправления здоровья, – Федоров был из уважаемой дворянской семьи, что помогло ему смягчить последствия своей выходки для собственной персоны, – и он на полтора года исчез из вида, якобы поправляя здоровье на водах в Италии.

«И вот теперь он вернулся и объявился в Благовещенске… Эстет! В нем не чувствуется той жестокости, что исходит от Келлера. Но ведь и разыскиваемый нами призрак явно обожает не стрельбу и драки, а актрис и музыку Чайковского. Утонченные натуры, черт вас дери!»

Азаревич перевернулся на другой бок.

«Голова раскалывается… Так, кто следующий? Шипов… Шумлив, глуп и банален, пусть, наверное, и осознает это. Хотя вряд ли: слишком самоуверен! Но тоже театрал, при первом удобном случае сразу же летит знакомиться с актрисами. Ордена у него, видите ли…»

Глаза Азаревича слипались, а ответа мозг так и не находил. Нет, и Шипова нельзя сбрасывать со счетов. Да и кто он на самом деле, все так же не ясно – таким бравым воякой, простаком и выпивохой притвориться не так уж сложно. Азаревич хорошо это знал: ему самому не раз приходилось надевать подобную маску. Обычный простой человек! Слишком обычный и слишком простой, он может оказаться способным на все… Притом штабс-ротмистр не смог поделиться сведениями с предыдущего места службы Шипова, ссылаясь на то,