Глаз тигра. Не буди дьявола - Уилбур Смит

в мелкую воду, которая с шипением погасила на нем языки пламени.

Когда Себастьян пришел в сознание и смог приподняться на одном локте, останки аэроплана все еще тлели и дымились. Он смотрел на них и ничего не понимал. По песку, позолоченному мягкими лучами низкого вечернего солнца, как полосы на боках тигра, протянулись тени пальм.

– Да Сильва… – позвал Себастьян хриплым, неуверенным голосом.

Нос его был сломан и расплющился на лице. Роза успела вытереть почти всю кровь, но в ноздрях и в уголках рта еще оставались черные, запекшиеся пятнышки. Из узеньких щелочек в распухших, синих кровоподтеках смотрели глаза Себастьяна.

– Не зови, – покачал головой Флинн. – Ему выжить не удалось.

– Он умер? – прошептал Себастьян.

– Мы похоронили его в лесу.

– Что там у вас случилось? – спросила Роза. – Что там у вас, черт возьми, произошло?

Она села поближе к нему, прижала его к себе, словно мать, которая хочет защитить ребенка от опасности. Себастьян медленно повернул к ней голову.

– Мы нашли крейсер «Блюхер», – ответил он.

63

Капитан королевского флота Артур Джойс был счастлив. Опершись на широко расставленные руки, он склонился над картой, развернутой на рабочем столе у него в рубке. Глядя на нарисованный синим карандашом неровный кружочек, он так и сиял от радости, словно видел перед собой чек на миллион фунтов стерлингов с подписью самого президента банка Англии.

– Хорошо! – восклицал он. – Просто отлично!

Капитан сложил губы, словно хотел просвистать мелодию «Типперэри», но вместо этого, словно кого-то целуя, всосал воздух и с улыбкой посмотрел на Себастьяна. Себастьян, нос у которого был все еще сплющен, а глаза обведены темными кругами, улыбнулся ему в ответ.

– Прекрасная работа, Олдсмит, черт меня подери!

Тут лицо его вдруг изменилось, и в глазах замелькали огоньки, будто он пытался что-то такое вспомнить.

– Постойте… – сказал он. – Олдсмит? А не вы ли были подающим в команде Сассекса в крикетном сезоне тысяча девятьсот одиннадцатого года?

– Точно так, сэр.

– Боже мой! – так и засиял Джойс. – До сих пор помню вашу подачу в игре против Йоркшира в первом матче сезона. Вы расправились с Грэмом и Пенриджем всего за два рана[50] – два из двух?

– Два из двух, точно, – согласился Себастьян, которому капитан уже начал нравиться.

– Блестяще! А потом набрали пятьдесят пять ранов?

– Шестьдесят пять, – поправил его Себастьян. – Рекорд в паре с Клиффордом Дюмоном – сто восемьдесят шесть!

– Да! Да! Я прекрасно все это помню. Потрясающая игра! Вам не повезло, что вы не играли за команду Англии.

– Может быть, не знаю, – сдержанно согласился Себастьян.

– Да-да, и не спорьте, – сказал Джойс и снова сложил губы трубочкой. – Чертовски не повезло.

Флинн О’Флинн из этого разговора не понял ни слова. Он беспокойно, как попавший в ловушку старый буйвол, ерзал в своем кресле, ему до боли осточертела вся эта галиматья. Роза Олдсмит тоже поняла разговор не больше отца, но общий смысл ухватила, и он привел ее в восхищение. Ей было ясно, что капитан Джойс знал о каких-то прошлых выдающихся достижениях Себастьяна, а если это известно такому человеку, как Джойс, значит Себастьян – человек знаменитый. В груди ее поднялась волна гордости, и она тоже одарила мужа улыбкой.

– Надо же, а я об этом ничего не знала. Себастьян, почему ты мне ничего не рассказывал? – спросила она, разрумянившись от удовольствия.

– Ну, об этом мы еще поговорим в другой раз, – быстро вставил Джойс. – А сейчас нас ждут другие дела. – Он снова повернулся к карте. – Я хочу, чтобы вы кое-что вспомнили. Закройте глаза и постарайтесь еще раз увидеть все это. Все, что сможете вспомнить, каждую мельчайшую подробность, – это может быть очень важно. Вы видели там хоть какие-то повреждения?

Себастьян послушно закрыл глаза и сам удивился, насколько ярко в мозгу его под воздействием страха отпечаталась эта картина – крейсер «Блюхер».

– Да, – ответил он. – Там были пробоины. Наверное, сотни маленьких черных пробоин. А спереди, на носу корабля, то есть внизу под ним, на веревках висели… трапеции, прямо над водой. Ну знаете, какие используют, когда красят высокие дома…

Джойс кивнул секретарю, чтобы тот записал все это слово в слово.

64

Подвешенный над столом в офицерской кают-компании, тихонько жужжал единственный вентилятор, гоняя теплый и влажный, как постель малярийного больного, воздух. Если не считать тихого позвякивания ножей с вилками о фарфор, в помещении раздавалось только громкое сопение и причмокивание – это комиссар Флейшер ел суп. Суп был гороховый и густой, обжигающе горячий, и Флейшер считал необходимым сначала громко дуть на каждую ложку и только потом с шумом глотать – не таким уже громким, конечно, шумом, более деликатного свойства, примерно как спускают воду из бачка в туалете. Во время одной из пауз, когда он крошил в тарелку с супом кусочек черного хлеба, Флейшер поднял голову и посмотрел через стол на лейтенанта Кайлера.

– Ну что вражеский летательный аппарат, – спросил он, – так и не нашли?

– Нет, – не глядя на него, ответил Кайлер, продолжая вертеть в пальцах бокал с вином.

Вот уже двое суток он и его патрули обшаривали трясины и протоки дельты, мангровые леса, пытаясь отыскать обломки аэроплана. Он страшно устал, был сплошь искусан насекомыми.

– Да, – с важным видом кивнул Флейшер. – Падал он с малой высоты, но деревьев все-таки не задел. Я в этом не сомневаюсь. Я не раз наблюдал, как примерно так же ведут себя птицы-копытки, когда в них стреляют из ружья. Ба-бах! Птичка кувыркается вниз, вот так… – Он показал рукой, как это происходит, опуская ладонь к тарелке с супом. – А потом вдруг делает так. – Рука его снова вспорхнула по направлению к грубой, неандертальской физиономии начальника инженерной части Лохткампера.

Все остальные проследили взглядами за его ладонью.

– И птичка улетает домой. В общем, плохо стреляли, – закончил Флейшер свою демонстрацию, схватил ложку, и в кают-компании снова воцарилось молчание.

Лохткампер работал ложкой так, словно загружал углем одну из своих топок. Костяшки на пальцах обеих рук его были сбиты до самого мяса – работа со стальными листами и тросами не из самых приятных. Но даже летящей к его лицу ладони Флейшера не удалось отвлечь его от раздумий. Мысли его были полностью заняты железками и механизмами, их весом, массой и центром тяжести. Перед ним стояла задача накренить корабль не меньше чем на двадцать градусов, чтобы наибольшая часть днища по правому борту была доступна для его сварщиков. Это значит, надо переместить тысячу тонн балласта. Казалось, такую задачу выполнить невозможно – разве что