Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Рузвельт являлся для союзников скрепляющим началом. Без него, без его железной руки в бархатной перчатке отношения между союзниками стали быстро разрушаться.

Перелом в убеждениях Гарримана был отмечен еще до смерти Рузвельта. Он не только попытался изменить последнее послание Рузвельта Сталину, осудив его примирительный тон, но и сообщил президенту телеграммой, что в последний момент решил не отправлять этого послания. Фрэнк Костиглиола, автор книги «Утраченные альянсы Рузвельта» (“Roosevelt’s Lost Alliances”), обнаружил эту телеграмму, изучая архивы Гарримана в библиотеке Конгресса США. Фрэнк Костиглиола нашел в ней строчки, в которых Гарриман подверг на редкость серьезной критике (в телеграмме, адресованной Рузвельту!): Гарриман утверждал, что политика Рузвельта формировалась «под влиянием чувства страха». Более того, углубляясь в детали, он заявлял, что «почти ежедневно… подвергался возмутительным… оскорблениям»[1082]. У него хватило ума не отправлять эту телеграмму, поскольку было совершенно очевидно, что Рузвельт никогда не боялся Сталина и поэтому вряд ли был бы любезен с послом, у которого появились такие мысли. Неотправленная телеграмма так и осталась в архивах Гарримана. Однако те чувства, которые легли в ее основу (ощущение того, что Россия и Америка уже не являлись больше союзниками), проявились в действиях политиков США и Великобритании еще до того, как Рузвельт был погребен.

В марте Рузвельт назначил своего друга доктора Исадора Любина, блестящего экономиста и специалиста по вопросам статистики (он был лыс и носил очки), на пост представителя США в Комиссии по репарациям в Москве в ранге посла. Любин, который придерживался таких же, как и Рузвельт, жестких взглядов в отношении Германии, вступая в эту должность, ориентировался на то, что за Германией будет осуществляться жесткий контроль и что ей будет разрешено развивать только легкую промышленность, а также угольную. Он планировал выехать в Москву 15 апреля вместе со своим штабом в составе десяти человек. Имея ранг посла, он должен был, как и Гарриман, остановиться в «Спасо-хаусе». Рузвельт, который в соответствии со своими принципами намеревался преподать немцам урок и довести до их сознания, в чем они были неправы, полагал, что Любин как раз подходил для этой должности: «Весьма хорошо, что лицом, ответственным за возмещение ущерба Германией, будет русский еврей»[1083][1084]. Однако у Трумэна были другие планы и другие приоритеты. 28 апреля он заменил Любина своим хорошим другом Эдом Поли, казначеем Национального комитета Демократической партии. Поли, который, надо признать, являлся умелым переговорщиком, должен был получить ранг посла, Любин же (в качестве помощника Поли) – ранг министра.

* * *

Рядовые русские люди и большинство членов правительства, которые были готовы отомстить Германии и освободиться от чувства ужаса, вызываемого у них Гитлером, относились к Америке исключительно положительно. Через три недели после смерти Рузвельта, 9 мая, в Советском Союзе было широко объявлено о капитуляции Германии (на день позже, чем это было сделано в США и Великобритании). После того, как по громкоговорителям, которые в Москве находились на каждом углу, было сделано соответствующее заявление, и после того, как отгремели гимн США «Усеянное звездами знамя» и «Интернационал», толпы русских направились к американскому посольству на Моховой. Посольство, которое было легко определить по развевавшемуся американскому флагу, располагалось на площади трех или четырех городских кварталов и тыльной стороной выходило на западную стену Кремля. Над этой стеной виднелись кремлевские купола в византийском стиле. В течение всего дня толпа продолжала расти, пока не заполнила всю площадь. Москвичи махали руками, хлопали, выкрикивали приветствия, радовались, милиция была вынуждена оттеснять их от здания посольства. Поскольку Гарриман был еще в Вашингтоне, старшим должностным лицом в посольстве являлся Джордж Кеннан, временный поверенный в делах США. Наблюдая за происходившим из посольства, он решил (с учетом продолжавшегося энтузиазма москвичей) рядом со звездно-полосатым флагом установить также советский флаг. Когда в толпе раздались новые восторженные возгласы, обычно сдержанный Кеннан решил выступить с короткой речью, чтобы выразить свою признательность. В сопровождении сержанта в форме он поднялся у здания посольства на уступ, образованный верхом колонны, и прокричал на русском языке: «Поздравляю с днем победы! Слава советским союзникам!» Это вызвало новую волну восторга. Толпа, собравшаяся под пьедесталом, подняла советского солдата, чтобы тот оказался на одном уровне с Кеннаном и сержантом. Солдат принялся обнимать и целовать сержанта, а затем «настойчиво» потянул его вниз, в толпу. Наблюдая, как тот «беспомощно» качался над морем рук, почти исчезая из вида, пока, наконец, не освободился, Кеннан благополучно ретировался в здание посольства. Толпа оставалась до самого вечера, сопротивляясь настойчивым попыткам советской милиции навести порядок. Больше нигде в Москве так не проявляли своей радости и ликования.

11 мая, когда Германия сдавалась, Трумэн, аргументируя свой шаг тем, что ленд-лиз, согласно закону, являлся программой военного времени, внезапно, не думая о последствиях (о том, что страны рассчитывали на получение грузов, договоренность о которых с учетом необходимости ведения войны против Германии была ранее достигнута), приказал немедленно прекратить данную программу, за исключением поставок той военной техники и имущества, которые предназначались для использования Советским Союзом в войне против Японии. Трумэн не позаботился о том, чтобы заранее уведомить об этом соответствующие страны и тем самым позволить им подготовиться к этому шагу. Загрузка судов, перевозивших военную технику и имущество военного назначения в рамках программы ленд-лиза для всех стран, включая Советский Союз, прекратилась. Частично загруженные суда стали разгружать. Суда, находившиеся на полпути в открытом море, повернули обратно. Трумэн не провел с Государственным департаментом никаких консультаций по данному вопросу. Когда Стеттиниус узнал об этом, он назвал данное указание «несвоевременным и непродуманным шагом»[1085]. Сталин и Молотов были ошеломлены и заявили официальный протест, поскольку эти поставки были взаимно согласованы должностными представителями обеих стран. Молотов предупредил Громыко: «Не вмешивайся с жалкими запросами. Если США хотят прекратить поставки, тем хуже будет для них же»[1086]. Трумэн, поняв, что он совершил ошибку, задев за живое всегда готовый обидеться Советский Союз, немедленно отменил свое указание: суда в портах вновь начали загружаться, судам в открытом море было велено продолжить свой путь. Но советско-американским отношениям был причинен вред: Сталин воспринял этот факт как проявление антисоветских настроений. Он понимал, что такого никогда бы не случилось, если бы был жив Рузвельт. Он воспринял это как предупреждение: вот как собирается вести себя Трумэн по отношению к Советскому Союзу.