Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Молотов созвал пресс-конференцию, на которую в банкетный зал в «Отеле Св. Фрэнсиса» собрались пятьсот журналистов. Молотов сообщил собравшимся, что, если Аргентина, со своим богатым прошлым сотрудничества с врагом, стала членом ООН, решение относительно Польши должно быть пересмотрено. Он заявил, не искажая истины, что Польша «вынесла в этой войне очень многое, она стала первой страной, подвергшейся агрессии, в то время как Аргентина, по существу, помогала врагу»[1094]. Несмотря на то, что Молотов потерпел поражение по данному вопросу (подавляющее большинство участников поддержали позицию США), его выступление было воспринято во всем мире весьма благоприятно, поскольку Аргентину везде ненавидели, даже в Латинской Америке, а также потому, что, как он и указал, если проблема с Польшей заключалась в том, что если она не была независимым государством, то Индия и Филиппины, которые контролировались Великобританией и Соединенными Штатами, также не должны были быть допущены в ООН. Американские средства массовой информации (политические журналы и газеты) присоединились к осуждению предоставления Аргентине места в ООН. Даже консервативный журналист Артур Крок, который писал в издании «Нью-Йорк таймс», высказал обеспокоенность тем, что Соединенные Штаты зашли слишком далеко: «С точки зрения господина Молотова было бы неразумным считать, что Соединенные Штаты являются лидером неодолимой группировки на конференции в составе более чем двадцати стран из сорока восьми участников… Есть общее впечатление, что сейчас, пока работа по согласованию устава еще не завершена, следует приложить необходимые усилия и продемонстрировать конструктивное отношение к будущим российским предложениям. В противном случае Москва может решить, что на нее оказывается грубый нажим, что против нее используется нечто вроде парового катка национального партийного съезда»[1095]. Хэлл выразил озабоченность, так как подумал было, что Стеттиниус уступил давлению со стороны блока южноамериканских стран. Однако Стеттиниус чувствовал, что у него не было другого выбора: он должен был уступить требованию южноамериканских государств по вопросу членства Аргентины, чтобы не нанести урон хорошим отношениям с Советским Союзом.

Как признался Масарик Болену, когда они встретились позже, уже вечером, в баре отеля «Фэрмонт», он выступил со своим предложением относительно правительства в Люблине только потому, что Молотов «ни с того ни с сего» послал ему записку о том, что «Чехословакия должна голосовать за советское предложение по вопросу о Польше, либо она лишится дружбы с советским правительством»[1096].

Из множества вопросов, по поводу которых между сорока восемью странами шли баталии, прежде чем Устав ООН был окончательно утвержден, самым трудным и самым важным был вопрос о праве «вето» в Совете Безопасности, который, как казалось, был улажен на Ялтинской конференции. Это было ключевым вопросом, той основой, на которой базировалась организация, и признание этого принципа Сталиным и Черчиллем в Ялте явилось очевидной победой Рузвельта. Достигнутая договоренность заключалась в том, что на процедурные вопросы не могло быть наложено «вето»: хотя страна, пользующаяся этим правом, могла наложить «вето» на любое действие, тем не менее любой вопрос мог быть вынесен на обсуждение в Совете Безопасности. Поскольку было множество вопросов, касавшихся Устава Организации Объединенных Наций, подлежавших согласованию всеми странами, окончательное обсуждение вопроса о праве «вето» состоялось только через неделю. До этого момента Молотов, Иден, Гарриман и Болен уже убыли (Стеттиниус, как председатель на конференции, должен был остаться до конца), предполагая, что все основные аспекты уже урегулированы. Перед их убытием, 4 мая, в момент удивительной гармонии, спустя четыре дня после того, как Гитлер покончил жизнь самоубийством и через два дня после захвата русскими Берлина, Молотов, Иден и Стеттиниус телеграфировали Гарри Гопкинсу: «Вчера вечером на обеде мы втроем подняли за Вас отдельный тост в знак искреннего признания той роли, которую Вы лично сыграли в том, чтобы наши три страны объединились ради общего дела. Мы сожалеем, что Вас нет с нами в этот день победы».

В ходе предыдущих заседаний, посвященных обсуждению вопроса о праве «вето», маленькие страны выразили серьезную озабоченность по поводу предоставления пяти постоянным членам Совета Безопасности этого права. Поскольку каждая из маленьких стран имела голос в редактировании Устава ООН и поскольку они могли в совокупности иметь больше голосов, чем «Большая тройка», их требования должны были быть учтены. До 26 мая постоянные члены предлагаемого Совета Безопасности встретились в пентхаусе Стеттиниуса в отеле «Фэрмонт», чтобы выработать разумный, успокаивающий ответ для маленьких стран в ответ на их страхи, что они будут подвергаться давлению со стороны постоянных членов Совета Безопасности. Хотя в Ялте было решено, что право «вето» не будет распространяться на выработку повестки дня (на так называемые процедурные вопросы Совета Безопасности), в ходе заседания А. А. Громыко взял слово, чтобы дать пояснения по поводу точки зрения Советского Союза на право «вето». При этом он существенно осложнил ситуацию, заявив, что позиция Советского Союза на данный момент заключалась в том, что каждая страна должна была иметь право решать, относился ли вопрос к числу процессуальных: это означало, что каждая страна могла применять свое право «вето» в отношении того, что выносилось на обсуждение. Стеттиниус, ошеломленный такой постановкой вопроса, убеждал его изменить свое мнение, однако он не стал (он не мог, поскольку ему были даны соответствующие инструкции от Молотова). Негативная реакция на этот шаг вынудила Громыко телеграфировать Молотову, но дни проходили, а он все ждал, отступит ли Молотов. (Все делегаты уже привычно ожидали хоть какой-то реакции из Москвы, хотя при этом были не особенно счастливы.) И, наконец, 1 июня Громыко заявил, что он получил указания: это было мнение Молотова в отношении позиции США (что право «вето» не может распространяться на то, что он назвал первым шагом в цепи событий, ведущих к принудительным мерам), что она была неправильной, что подобный первый шаг мог в конечном итоге привести к войне. Поскольку вынесение данного вопроса на обсуждение являлось политическим вопросом (как объяснил Громыко), полностью искажая то, что было согласовано в Ялте, вынесение этого вопроса на обсуждение уже подпадало под право «вето», даже если в этом не принимала участия страна, имевшая право «вето».

Стеттиниус был ошеломлен, как и все члены американской делегации. Их мнение было следующим: уж если принять предложение советской стороны, то следовало изначально изменять принципы Организации Объединенных Наций. Стеттиниус заявил Громыко: «Если Советский Союз будет настаивать на этом, то Соединенные Штаты откажутся вступать во всемирную организацию»[1097]. На следующий день после телефонного разговора с Трумэном, в ходе которого он обсудил возникшие проблемы, Стеттиниус выразил свое предупреждение Громыко в более жесткой форме: «Для нас было бы совершенно невозможно присоединиться к организации, в которой применяется право «вето» на обсуждение различных вопросов». Ответ Громыко был следующим: Соединенные Штаты неправильно истолковывают Ялтинские соглашения.