Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - Стивен Фредерик Старр

Учитывая личную заинтересованность Улугбека, а также финансовые и человеческие ресурсы, находившиеся в его распоряжении, было очевидно, что он захочет построить в Самарканде копию старой Марагинской обсерватории. Для этого он начал строительство на низком круглом холме в нескольких километрах к северо-востоку от древнего города Афрасиаб. Чтобы следить за процессом, он построил себе загородный дом неподалеку от места строительства. Результатом стало трехэтажное сооружение почти таких же размеров, как и обсерватория Туси, созданная за полтора века до Улугбека. Обсерватория была хорошо оборудована – и это неудивительно, если учесть новаторские изобретения аль-Каши и тот факт, что он сам написал трактат об инструментах для астрономических наблюдений. Аль-Каши лично руководил разработкой и изготовлением научного оборудования для обсерватории.

В сердце обсерватории Улугбека находился большой и тщательно откалиброванный медный секстант с радиусом около 40 метров. Часть этого огромного инструмента, встроенная в полукруглый канал в скале холма, сохранилась до наших дней, как и точные калибровочные отметки, и она легко различима на местности. После завершения строительства этот гигантский инструмент значительно отличался от того, что изначально планировалось построить. Аль-Каши обратил внимание султана на то, что тот, должно быть, неверно воссоздал важные детали системы, использованной в Мараге, и Улугбек, поступив как ученый, а не как самодержавный правитель, принял критику и исправил недочеты.

Как и обсерватория Туси, учреждение Улугбека стала памятником идее, согласно которой измерения тем точнее, чем крупнее инструменты[1388]. Альтернативная точка зрения, набирающая сторонников в Европе (европейцы делали часы и другие инструменты все более миниатюрными, чтобы использовать в навигации), состояла в том, что верные результаты дают точно сконструированные инструменты вне зависимости от размера. Тем не менее огромный секстант Улугбека давал поразительно точные результаты.

Величайшей страстью Улугбека как астронома было определение точного расположения всех основных звезд на небе. Эта задача привлекала и Туси в Мараге, не говоря уже о каждом центральноазиатском астрономе, начиная от Абу Махмуда аль-Ходженди в Рее в Х веке. Благодаря аль-Каши и его блестящим сподвижникам Улугбек значительно преуспел в этом деле. Его сборник данных под названием «Гурганский зидж» (что значит «Собрание астрономических таблиц») был, совершенно очевидно, плодом коллективного творчества, в котором участвовал и аль-Каши. Почти 300 страниц схем и числовых данных отражали точные расчеты расположения 992 звезд. Звездный каталог, включенный в «Зидж», был более полон, чем любой предыдущий, и гораздо более точен. В действительности он считается наиболее авторитетным руководством по небесным телам в период между Птолемеем (II век) и Тихо Браге (1546–1601). Восхищенный книгой, оксфордский ученый-арабист Томас Хайд перевел и издал звездный каталог Улугбека в 1665 году[1389].

Задачи Улугбека в этом проекте были сугубо традиционными. Вовсе не оспаривая геоцентрическую модель Вселенной Птолемея, он думал, что подтверждает парадигму Птолемея и расширяет ее на новую территорию. Но Улугбек по самой природе своих исследований изменил ход развития астрономии. До него лучшие астрономы совмещали наблюдения с данными, полученными из работ, которые они считали авторитетными источниками, а именно работ Птолемея. Бируни, например, следовал этой работе в «Каноне Масуда»[1390]. Все это позволяло сделать важные исправления и уточнить классические данные, но не пересмотреть их в целом. При Улугбеке же основной фокус радикально сместился в сторону проведения новых наблюдений.

Конечно, разработка точных данных по тысяче звезд требовала огромных ресурсов не только для изготовления астрономического оборудования, но и для оплаты труда ученых. После Туси в Мараге, которого поддерживал султан Сельджук, лишь Улугбек благодаря своей высокой должности обладал такими ресурсами. Его пристрастие к точным вычислениям полностью вытеснило философию, тесно сопровождавшую астрономию ранее. Таким образом, Улугбек двигался в том же направлении, что Бируни и Туси, способствовал освобождению астрономии от последних рудиментов философии и повернул ее к наблюдению и точным данным.

Эти исследователи Вселенной разорвали последние связи с философией, что не могло не расстраивать многих улемов, мулл и богословов в Самарканде. Они были в ярости, когда Улугбек отпраздновал обрезание своего сына вечеринкой с распитием вина, обвинив султана в том, что тот «разрушил веру Мухаммеда и привнес обычаи неверных»[1391]. Но улемы выжидали своего часа. Лишь после смерти Улугбека в 1449 году они упразднили в медресе «еретические» отделения, изменили программу и взялись за обсерваторию. Когда на ее месте проводились раскопки в 1909–1967 годах, археологи нашли явные доказательства того, что здание было разрушено до основания, а большая часть строительного материала – разграблена.

Но история на этом не заканчивается. Шахрух умер в 1447 году. К тому времени Улугбек наконец покинул Самарканд, чтобы ненадолго вступить в должность султана. Через два года Улугбека обезглавил его же собственный сын.

Али Кушчи на момент смерти учителя было 43 года, у него впереди была вся жизнь. Видя вздымающееся знамя протеста против всего того, что защищал Улугбек, Кушчи сначала отправился в Герат. Обнаружив, что столица не более склонна к научному знанию, чем Самарканд после смерти Улугбека, он отправился в Керман-ит-Табриз, чтобы в итоге осесть в Константинополе, который турки-османы только недавно отвоевали у Византии. На протяжении нескольких веков до исследований Кушчи османы ничего не знали о матема– тике и астрономии[1392]. Но по прибытии в османскую державу и вплоть до смерти в 1447 году Кушчи неустанно трудился. Он основал медресе рядом со Айя Софией по образцу медресе Улугбека в Самарканде, и основное внимание там уделялось изучению математики. Он также написал трактат по астрономии, удивительным образом совместив консерватизм и смелые нововведения.

С одной стороны, само название – «О предполагаемой зависимости астрономии от философии» было реверансом в сторону тех правоверных мусульман, которые продолжали «сражаться» с влиянием Аристотеля и его мусульманских приверженцев, таких как аль-Кинди, аль-Фараби и другие файласуфы. Но «декларация независимости» астрономии была палкой о двух концах, поскольку отодвигала науку за пределы досягаемости мусульманской философии[1393]. Конечно, центральноазиатская астрономия двигалась в данном направлении в течение нескольких веков, и кульминацией этого пути стало решение Улугбека игнорировать натурфилософию и сосредоточиться исключительно на фактах. Но теперь отход от натурфилософии стал системным и окончательным. Таким образом, освободившись от всех ограничений спекулятивной философии и теологии, Кушчи пришел к повторению старого аргумента Бируни о том, что можно с одинаковой долей вероятности предположить как то, что Земля движется, так и то, что она неподвижна. В действительности, отмечал Рисунок 14.4. Реконструированная модель обсерватории Улугбека в Самарканде он, эмпирические доказательства поддерживают эту точку зрения, хотя они и противоречат мнению Птолемея, Аристотеля и их последователей, мусульман и христиан. Следуя за Омаром Хайямом, он также утверждал, что нет никакой эмпирической причины предполагать, что все движение во Вселенной происходит геометрически точными циклами, как предполагал Аристотель. Оба положения этого аргумента уходят корнями в тот период, когда Кушчи жил в Самарканде при дворе Улугбека.