От межколониальных конфликтов к битве империй. Англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII - начале XVIII в. - Юрий Акимов

При этом большинство жителей английских колоний, так или иначе соприкасавшихся с французскими владениями, опасались прежде всего набегов из Канады. Угроза «окружения» волновала лишь вышеупомянутые экспансионистские круги, которые, несмотря на всю свою активность, не могли серьезно напугать этой угрозой ни колонистов, ни тем более английское правительство. Косвенно это подтверждается тем, что и в последующие десятилетия изгнание французов из пусть медленно, но все же развивавшейся Луизианы и соответственно ликвидация угрозы «окружения» и расчистка пути на Запад не являлись приоритетом ни для Лондона, ни для жителей его владений. Даже спустя полвека, во время Семилетней войны, основной целью британского имперского наступления стала Канада. На западе англо-американцев с 1740-х годов привлекали прежде всего плодородные земли долины Огайо, причем интерес к ним был продиктован не стратегическими, а экономическими соображениями. Сама долина Миссисипи с тонкой линией крошечных французских фортов, которую американские историки любят называть «железной цепью» или «французским барьером»,[1367] оказалась на периферии конфликтов середины XVIII в.; а по условиям Парижского мира 1763 г. западная часть Луизианы была передана Испании, что не вызвало особых возражений ни в самой Англии, ни в ее колониях.

На наш взгляд, характер французской стратегии по отношению к Северной Америке можно определить как активно оборонительный. Эта стратегия состояла прежде всего в сдерживании английского продвижения в глубь континента, а также в сохранении и поддержании там французского присутствия. Лондон и его владения, как мы уже отметили, не имели единой стратегии в отношении Северной Америки, но вся английская политика по отношению к французам носила там в целом наступательный (пусть и несколько хаотично) характер.

Объективно на протяжении всего рассматриваемого нами периода англичане обладали на Североамериканском континенте гораздо большими ресурсами, чем их соперники. Сами французы честно признавали, что «англичане — самые способные люди в мире по части создания новых колоний и их приумножения».[1368] Соответственно англичане вполне могли создавать и создавали реальные угрозы французским колониям. В то же время во владениях Парижа ситуация была такова, что нанести сколько-нибудь существенный удар по противнику французы были просто не в состоянии (что заставляло их использовать тактику мелких набегов).

* * *

Военная и дипломатическая борьба англичан и французов в Северной Америке и за Северную Америку имела ряд специфических черт, существенно отличаясь от отношений этих держав в Европе.

В войнах, происходивших в рассматриваемый нами период в Европе, боевые действия, как правило, не преследовали цели, которую можно было бы назвать «решающей», т. е. полного подчинения/уничтожения какого-либо государства или резкого изменения сложившейся ситуации/равновесия (даже Людовик XIV при всех своих амбициях объективно осознавал невозможность реализации всех своих планов, не говоря уже о том, что, даже находясь на вершине могущества, он был на деле весьма далек от их осуществления).

В колониях все участники международных отношений так или иначе ставили задачу вытеснения противника из его владений, полного подчинения/завоевания колоний другой державы, установления контроля над всеми территориями, на которые мог претендовать противник.

— На протяжении всего рассматриваемого нами периода по обе стороны Ламанша увеличивалась и расширялась власть монархов и/или центральных правительств над территориями метрополий, увеличивался объем материальных и людских ресурсов, которые находились в их распоряжении. В сфере военной организации и Франция, и Англия (последняя, правда, с определенными оговорками) переходили к постоянным регулярным армиям. В обеих странах усиливался контроль главы государства над внешней политикой и применением военной силы, которые все более превращались в его исключительную прерогативу.

В колониях и в колониальной политике мы наблюдали иную ситуацию. В силу ряда причин контроль Лондона и Парижа над их североамериканскими колониями был достаточно слаб, а ресурсы, которые они могли использовать в своих заморских владениях, — весьма ограничены. Регулярные английские и французские воинские контингенты, дислоцированные в Северной Америке постоянно, были невелики, относительно крупные силы направлялись за океан лишь эпизодически; в этой ситуации основу военных сил в колониях обеих держав составляли вооруженные поселенцы и индейские воины. В то же время еще в момент основания колоний их администрации получили определенную самостоятельность в принятии внешнеполитических решений и проведении силовых операций. В дальнейшем эта самостоятельность продолжала расширяться.

— Во второй половине XVII — начале XVIII в. для ведущих европейских держав войны стали относительно менее деструктивными событиями (по сравнению с войнами предшествующих и последующих эпох: Тридцатилетней войной, Наполеоновскими войнами и т. п.). В эпоху Людовика XIV военные конфликты в Европе, как правило, удерживались в пределах достаточно четко очерченных рамок и правил. Боевые действия велись в приграничных районах, их ключевыми моментами являлась длительная осада крепостей и редкие генеральные сражения регулярных армий. В колониях ничего подобного не было. Как мы видели, конфликты между англичанами и французами в Северной Америке достаточно быстро приобрели «тотальный» характер. Они прямо или косвенно затрагивали практически все слои населения участвовавших в них колоний, охватывали большую территорию, оказывали значительное воздействие на очень многие стороны жизни колониальных обществ, несмотря на существенно более низкую плотность населения и гораздо меньшую численность участников боевых действий, чем в Европе.

Отмеченный выше характер европейской политики, с точки зрения современных специалистов, был порожден значительным сходством противоборствовавших государств в уровне и показателях их экономического развития, военной тактике, а отчасти в политической системе, социальной структуре, идеологии и т.п., которое объективно перевешивало различия.[1369] На наш взгляд, к этому следует добавить, что начиная с середины XVII в. международные отношения в Европе строились на Вестфальских принципах, среди которых важнейшее место занимал принцип равновесия и баланса сил. В результате войны последней трети XVII — начала XVIII в. не привели к каким-либо необратимым / кардинальным изменениям, по крайней мере в том, что касалось таких главных европейских игроков, как Англия и Франция.

В колониях ситуация была иной. С одной стороны, как мы знаем, различия между владениями Лондона и Парижа (особенно между Новой Англией и Новой Францией) в силу ряда причин были чрезвычайно существенны. Это касалось и социально-экономического строя, и политической организации, и особенно религиозных вопросов. С другой стороны, на протяжении долгого времени колониальные державы в своих действиях за пределами Старого Света руководствовались иными международно-правовыми установками, нежели в Европе, и не спешили применять в Западном полушарии Вестфальские принципы. Это было характерно и для последующих десятилетий (и даже столетий).