Черная Луна - Олег Маркеев
Шрифт:
Интервал:
— М-да, судя по всему, рыдать и посыпать голову пеплом здесь никто не собирается, — сделал вывод Максимов, закончив рассматривать публику.
— Еще чего! Главное не повод, а возможность показать себя, — назидательно произнесла Вика. — Ты, между прочим, абсолютно не светский человек.
— Есть такой грех, — согласился Максимов. — Они мне напоминают тропических рыбок в аквариуме. Знаешь, мода пошла в офисах такие ставить, литров на сто. Красиво, дорого, стильно. Но если опрокинуть аквариум, то будут рыбки по две сотни баксов за штуку лежать в луже, лупать глазками и хлопать ротиком, пока не помрут. Кстати, если им корм не сыпать, и в воде сдохнут тихой голодной смертью.
— Хочешь сказать, что я такая же рыбка, выращенная в тепличных условиях богатой семьи и ничего из себя вне своей среды не представляю? — Вика резко вскинула голову, глаза сверкнули злым огнем.
— Ох, характер! — Максимов незаметно ущипнул ее за бок. — Не сочти за комплимент, но из тебя будет толк в любых условиях. Можешь мне верить.
— Спасибо. — Вика наморщила носик. — Не врешь?
— Нет, — уже серьезно ответил Максимов. — Только подучиться надо.
— Ладно, сэнсэй, ловлю на слове.
Она потянула его вдоль стены. Пришлось делать вид, что разглядывают картины, дожидаясь своей очереди на поклон к Великой Крысе. Женщина с властной осанкой актрисы Ермоловой с известного портрета заняла позицию в дальнем углу зала во главе свиты из спортивного вида молодых людей.
Барышников с тоской осмотрел кабинет. Показалось, даже стены противятся его присутствию, давят, выжимая из незаслуженно занимаемого помещения.
Привилегией начальника побыть одному он за весь день так и не воспользовался. После исчезновения Белова как прорвало: двери закрывать было без толку, в кабинет врывались по малейшему поводу. Народ, потерявший все ориентиры из-за неожиданных перемен в отделе, не знал, как себя вести и что же делать дальше. В самую неподходящую минуту словно вредительская рука насыпала песок в работающий на полных оборотах механизм розыска, и его, естественно, разнесло вдребезги.
«С утра начнется. Потащат на цугундер как начальника этого бардака и сдерут три шкуры за провал работы. Сами, сволочи, заигрались хуже некуда, а мне засадят по самое не балуй». — Барышников с брезгливостью отставил чашку, горький кофе уже не лез в горло.
Начальник отделения собственной безопасности оторвал глубокомысленный взгляд от бумаг на столе и удивленно уставился на Барышникова.
— Что, Михаил Семенович?
— Задница уже болит от раздумий. — Барышников скрипнул креслом. Если бы не постоянные звонки телефонов и зуммер селекторной связи, место Белова занимать не стал бы. Привычнее было сидеть в кресле у приставного столика, как раз в том, что сейчас занимал Тарасов.
— А ты напрягись. Должна же быть система в действиях Белова. Она есть, просто мы ее понять не можем.
— Хм. Если бы я хоть что-то понимал в происходящем, я бы в президенты баллотировался. А так, извини, умом не вышел. — Барышников сунул в рот новую сигарету.
— Крутит Белов, со следа нас сбивает, — проворчал Тарасов. — Зачем он нас на Гуся навел? Какой-то центр здоровья подкинул… По центру что-то накопал?
— Раньше утра результата ждать без толку.
— Вот я и говорю, ложный след подбрасывает, гад.
Барышников с шумом выпустил дым, чтобы не сорваться на слова, о которых потом придется жалеть. Все хорошее, что он знал о Тарасове — что астматического вида коротышка пережил все многочисленные реорганизации и аттестации.
— Белов невиновен, — который раз за день произнес Барышников.
— Потому что тебе звонил? — бдительно прищурился Тарасов.
— Именно. Будь он хоть на каплю замазан, давно бы грохнули.
Возразить было нечего, и Тарасов вновь зашуршал бумажками. Барышников подтянул к себе лист большого формата со схемой контактов и возможных адресов Белова. Часть была помечена красными галочками, там уже побывали опера, в пяти адресах сидела засада.
— Мартышкин труд. — Барышников откинул от стола грузное тело, кресло жалобно скрипнуло.
— В каком смысле? — поднял голову Тарасов.
— В прямом, блин. За двадцать лет в органах Белов так оброс связями, что нам года не хватит их проверить. Прошли те времена, когда за пару дней можно было вычислить любого.
— У бабы он, где же еще! — авторитетно заявил Тарасов.
— Их у Игоря Ивановича было столько, что нам вдвоем за век не перетрахать. И все, кого я знаю, его любили. Соответственно, ни за что его не сдадут. Еще передачи носить будут, поверь моему слову.
— М-да, не скучаете вы здесь, — с затаенной завистью вздохнул Тарасов, а Барышников понял, что невольно накаркал проверку отдела по линии собственной безопасности.
В дверь постучали, тут же задергалась ручка, из коридора кто-то активно пытался ворваться в кабинет.
— Ты их приучи без звонка не входить. Лениво, что ли, по телефону звякнуть, а потом уже в дверь молотить. — Тарасов захлопнул папку.
Барышников раздавил окурок в пепельнице и лишь после этого пошел открывать.
Авдеев не успел открыть рот и осекся, увидев Тарасова.
— Что тебе, Серега? — Барышников не собирался пускать молодого сотрудника в кабинет, загородил дорогу.
— Мы ее нашли, Михаил Семенович. Чисто случайно. Один опер из наружки работал в свободном полете на Октябрьской. Зацепил ее в метро и довел до Дома художника.
— Она еще там?
— Ага. Опер ее держит на контроле.
— В машину. Я спущусь через минуту. Барышников вернулся к столу, смел бумаги, бросил в сейф.
— Ты куда, Михаил Семенович?
— Слышал же, в ЦДХ. — Барышников перебросил через руку пиджак.
— А что за баба?
Барышников пожевал губами, дождался, пока напряг внутри минует матерный уровень, и ровным голосом выдал:
— По этой линии я отчитываюсь перед Подседерцевым. Есть вопросы, звони в СБП.
По нездоровой белизне, выступившей на впалых щеках Тарасова, Барышников понял, что звонка не будет, а вот проверки отделу теперь не миновать.
Съемочная группа зажала Жакова в дальнем углу галереи так, чтобы в кадр не попали развеселившаяся от выпитого компания непризнанных талантов и прохаживающиеся со стаканчиками в руках более благородные ценители прекрасного, суетливо норовящие засветиться на таком значительном мероприятии, как скандальная выставка Муромского.
Жаков щурился на слепящий свет камеры, старательно говорил в объектив, словно зная, что каждое его слово будет должным образом воспринято зрителями фильма. Лилит решила дотерпеть до конца интервью, судя по нарастающим трагическим ноткам в голосе Жакова, дело шло к финалу, осталось только с должным пафосом упомянуть смерть Муромского.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!