Тени над Гудзоном - Исаак Башевис-Зингер

устроил религиозную церемонию с раввином. После этого они с Эстер на неделю поехали в Лейквуд. Там Эстер всю неделю лежала в постели и, не переставая, разглагольствовала о Грейне.

— Я ему враг, — говорила она. — Вы слышите или нет? Я никогда не знала, что любовь может превратиться в ненависть.

— Похоть есть ненависть, — проворчал Олшвангер.

— Именно так. Вы очень умны. О, если бы я знала это пятнадцать лет тому назад, то не попала бы в объятия такого человека.

— Все можно исправить. Мы еще можем быть счастливы.

— Конечно. Говорите мне мудрые слова! Я люблю мудрость…

— Уже время, чтобы мы перешли на «ты».

— Конечно, конечно, но мне как-то трудно это произнести.

Поскольку Олшвангеру было нечего делать, а немногие постояльцы отеля были в основном старыми еврейками, он предложил Эстер совершить «душевное путешествие», под которым подразумевалась особая форма психоанализа. Он велел Эстер говорить, а сам сидел с тетрадью и авторучкой Эстер рассказывала ему все, ничего не скрывала — ни своих девичьих желаний, ни своих женских прегрешений, ни неприятностей, которые доставил ей бывший муж-недотепа, живущий сейчас в Эрец-Исраэль, ни запутанного романа с Грейном. Эстер смеялась и плакала. Она рассказывала такие необычные вещи, что доктор Олшвангер не мог поверить в их реальность. Она наговаривала на себя такие безумства и грехи, что было просто немыслимо допустить, будто человек может через все это пройти. Однако Олшвангер знал, что в человеческой душе не существует лжи. Разве есть разница между реальным фактом и желанием? Если человек — это часть природы, то каждое слово и каждая мысль — это часть вселенной, физической и мысленной. Надо только понимать разницу между основным и второстепенным, между мечтой и реальностью. Доктор Олшвангер не уважал ни Фрейда, ни Адлера, ни Юнга. Конечно, каждый из них прикоснулся к истине, но лишь прикоснулся. Они преувеличивали, делали особый акцент на второстепенных вещах, все переворачивали с ног на голову. Секс, конечно, важен, но секс — это не все. Конечно, человек жаждет силы и влияния, но это внешнее проявление, а не суть. Конечно, индивидуум является частью коллектива, расы, но это тоже не все. Олшвангер сравнивал Фрейда, Адлера и Юнга с Коперником, Галилеем и Кеплером. Каждый из них открыл часть правды о Солнечной системе, но только Ньютон подвел научный итог.

Его, доктора Олшвангера, теория состоит в том, что все силы и вся борьба в человеческой душе крутятся вокруг рабства и свободы. Он вернул в философию старые еврейские понятия злого и доброго начал. Злое начало есть голая природа, хаос, скрывающийся за всеми законами природы, у которой хотя и есть какая-то цель, но цель далекая. Случайность и телеология встречаются, но только в бесконечности, как две параллельные линии. Однако человеческая душа любыми средствами пытается избежать долгого пути. Она хочет преодолеть случайность, совершить скачок. Поскольку человек не может быть свободен во всех сферах, он ищет свои формы свободы. Каждый предпринимает свои усилия, и этими усилиями можно измерять человеческую личность, а человеческие горести и переживания обретают смысл. Все дело в том, сколько и как человек согласен страдать за привилегию свободы выбора и как далеко заходит его способность отличать свободу от рабства. Нечестивец глуп, ибо не знает, что такое свобода, и не хочет за нее бороться. К тому же он болен психически, потому что безумие есть не что иное, как абсолютное отвержение свободы. Невротики — это люди, которые неспособны примириться с рабством, но и не имеют сил, чтобы добиться для себя свободы. Он постоянно пребывает на границе, на ничейной земле, между двух огней и потому получает удары с обеих сторон.

Речи Эстер, ее странные высказывания, ее отклонения от темы и фантазии — все подтверждало теории Олшвангера. Из ее уст вырывались слова, в которых заключались скромность и набожность поколений раввинов, цадиков, богобоязненных евреев, но вместе с тем — и вожделение поколений еврейских девушек, которым навязывали кротость, вместо того чтобы учить их достоинствам этой стороны жизни. Олшвангер считал, что многие несчастья современного человека вообще и современного еврея в частности проистекают от того, что женщину держали в духовном порабощении, не давали ей возможности мыслить и находиться на передовых позициях в борьбе со злом. Женщина обижена и природой, и обществом. Евреи даже отняли у женщины право изучать Тору, отобрали у нее много заповедей, и потому она стала носительницей ассимиляции, представляющей собой особо гнусную форму рабства. Есть только одно средство решения этой проблемы — возвратить женщине Тору, сделать ее полноценным соучастником дарования Торы на горе Синайской. Что же касается иноверцев, то и они обязательно должны принять еврейство, потому что любая другая религия, кроме иудаизма, представляет собой компромисс между свободой и рабством, а не решительную и открытую войну против Сатаны…

5

Посреди вечеринки Фрида Тамар отозвала доктора Марголина в сторону.

— Я хотела бы, чтобы вы взглянули на ребенка, — сказала она.

— Разве он не спит?

— Только взгляните.

— А в чем дело? Вы ведь ходите с мальчиком к врачу-специалисту.

— Да, но кое-чего я не могу понять. Годовалый ребенок должен уже как-то говорить. Это выглядит как-то странно…

— Ой, мамы, мамы! — сказал Соломон Марголин. — Все время они беспокоятся и дрожат над своими детьми. А потом дети вырастают и отправляют родителей в дом престарелых.

— Ну что вы говорите! Не все дети одинаковы. Почитание отца и матери — одна из Десяти заповедей.

— Если бы люди соблюдали Десять заповедей! — воскликнул Соломон Марголин. — Они постоянно ищут новые идеи, новые обоснования для этики, новые идеологии. А тут Моисей высек на скрижалях Десять заповедей, которые и сегодня актуальны так же, как и четыре тысячи лет назад. Если бы человечество выполняло Десять заповедей, не понадобились бы полиция, армия, атомная бомба и тому подобное паскудство, но род человеческий предпочитает прочитать десять тысяч новых книг, написанных профессорами-идиотами, вместо того чтобы придерживаться старых и вечных истин.

— Правда, правда, вы еще никогда не говорили так верно.

— Что получается из разговоров? Когда я вижу красивую женщину, я обо всем забываю… Пойдемте посмотрим на жениха!

Фрида Тамар пошла впереди, сопровождая Соломона Марголина в детскую, в ту самую комнату, которая когда-то была комнатой Анны. Здесь еще висел ее портрет, написанный Якобом Анфангом. Фрида включила свет. Ребенок лежал в кроватке из никелированной стали — самой лучшей, какую можно было достать. Подушечка и одеяльце были белоснежными. Соломон Марголин покачал головой.

— У нас не было таких удобств. Колыбель была подвешена на веревке, а младенцы