Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник - Фридрих Шиллер

— Неужели вы считаете меня способным на такое? Нет, я не смог бы!

Меммо. Я только передаю тебе то, что слыхал.

Фальери. Да, и я могу подтвердить. Сильвио — это доподлинно — сообщил дожу как о бесспорной истине, будто не кто иной, как Пароцци, подговорил убить его племянницу и, кроме Пароцци, сделать это некому.

Пароцци. Сильвио — клеветник!

Контарино. Пусть так! Но если уж ты виноват, то не сознавайся ни в коем случае. И берегись! Опасно иметь дело с Андреа Гритти — он страшный человек!

Фальери. Андреа ужасен! Храбрость, если она у него есть, — вот единственная его добродетель. Ничего, кроме презрения, я к нему никогда испытывать не буду!

Контарино. Осторожно, Фальери, ты заблуждаешься! Дож смел и хитер.

Фальери. Под властью сего великого мужа в Венеции сразу бы воцарилась смута, если бы небо из жалости не послало дожу друзей, которые гораздо его умнее. Отними у него Дондоли, Канари да Сильвио — и он уподобится оратору, позабывшему слова своей речи.

Пароцци. Фальери прав.

Меммо. И мне так кажется.

Фальери. При этом Гритти держится гордо, словно простолюдин, которого впервые облачили в богатое платье. Гордость его день ото дня все несносней. Разве вы не видите, как он старается завоевать себе новых приверженцев?

Меммо. Это очень заметно.

Контарино. Какие преграды можно теперь поставить его честолюбию? Ведь влияние дожа огромно! Сенат, уголовный суд, прокураторы Святого Марка[298] — всё мыслит и действует по его воле. Любой каприз и все эти куклы вертятся рукою машиниста[299], стоящего за занавесом.

Пароцци. А ослепленная чернь обожает Андреа Гритти.

Меммо. Тем более он заслуживает нашей ненависти.

Фальери. Будьте уверены — скоро счастье от него отвернется.

Контарино. Да, так бы и случилось, если бы мы взялись и свалили этого ужасного колосса, но, вместо того чтобы заняться достойным нас предприятием, мы прожигаем жизнь. Только и занимают нас игра, обжорство и распутство. Мы беспрестанно умножаем наши долги, и заимодавцы скоро перестанут нам верить. Решимся же на славное дело! Поколеблем дожа и его могущество, соберем наших прежних сообщников, прибавим новых и не пожалеем ничего! Может, нас постигнет неудача, — но тогда мы сумеем оставить этот свет, сотворенный не для нас.

Меммо. Ты правильно сказал, Контарино, — этот свет сотворен не для нас! Поверите ли, друзья, но уже полгода заимодавцы не отходят от моих дверей. Каждое утро являются эти невежи мне досаждать, и каждый вечер я засыпаю под их неумолчные жалобы!

Пароцци. Что до меня, то ни к чему описывать положение моих дел!

Фальери. Будь у нас побольше рассудка, сидели бы теперь спокойно по домам и толковали бы совсем другое. Но сейчас...

Пароцци. Хорошо! А что — «сейчас»? Фальери заговорил о морали!

Контарино. Так ведут себя легковерные грешники в старости — оплакивают свое прошлое и раскаиваются в проступках. Я же ни капли не сожалею, что сошел с пути нравственности и благоразумия. Всем хочется идти по нему! Но мои заблуждения мне доказывают, что не рожден я уподобиться тем, кто способен лишь лениво созерцать да удивляться необыкновенному. Раз уж создали меня распутником, то я повинуюсь своей судьбе. Если бы изредка природа не производила такие умы, как наши, то люди заснули бы от однообразия. А мы их пробуждаем — изменяя признанный порядок вещей, мы заставляем людей быть проворнее. Мы служим загадкой для миллиона дураков, что тщетно терзают свои умишки, пытаясь нас разгадать. Мы даем людям новые понятия, словом, мы приносим такую же пользу, как бури, которыми природа разгоняет пары, грозящие умертвить ее.

Фальери. Говоря по чести, Контарино, ты славно рассуждаешь. Почему ты не родился в цветущие времена Рима? Тебя сделали бы оратором[300]. Жаль только, громких слов много, а толку мало. Знай же: пока ты безжалостно изводил не в меру терпеливых слушателей своим красноречием, Фальери — он не оратор вроде тебя — действовал. Кардинал Гримальди[301] недоволен правительством. Не ведаю, откуда ненависть его к Андреа, но она непримирима. Гримальди — наш сторонник!

Пароцци (с удивлением, смешанным с радостью). Неужто в самом деле — кардинал Гримальди?..

Фальери. Он полностью наш! Правда, я долго его уговаривал, расписывал наш патриотизм, наши блестящие замыслы и нашу любовь к свободе. Короче, Гримальди — лицемер и Гримальди не мог не примкнуть к нам.

Контарино (пожимая руку Фальери). Вот хорошо, мой друг! Венеция увидит новых Каталин[302]. Будем же под стать этому великому заговорщику! Теперь моя очередь говорить. Я докажу, что тоже не сидел сложа руки, хотя и не совершил ничего слишком важного; но у меня в руках сеть, в которую я точно поймаю половину Венеции. Вы знаете маркизу Альмерию?

Пароцци. Разве мы не перечли всех хорошеньких девушек Республики? Как же можно было пропустить маркизу!

Фальери. Альмерия и Розамунда — два божества Венеции. На их алтарях наши юноши курят фимиам[303].

Контарино. Альмерия — моя!

Фальери. Возможно ли! Альмерия?

Контарино. К чему это удивление? Неужели все так странно? Я повторяю: Альмерия — моя, и я пользуюсь полным ее доверием. Как вы понимаете, наша связь должна оставаться тайной. Знайте: она одних с нами мыслей, а ведь вам известно, что она может сманить половину венецианского дворянства.

Пароцци. Счастливец Контарино, ты — наш предводитель!

Контарино. Не ждали, что я раздобуду вам такого соратника?

Пароцци. А мне остается только краснеть: до сей минуты я бесполезен. Вот если бы Маттео, которого я подговорил, убил Розамунду, то я разорвал бы цепь, которой прикованы к Андреа главные сановники. Без Розамунды они перестали бы посещать его дворец. Едва только исчезла бы надежда на союз с племянницей и наследницей дожа, как уже не с такой ревностью искали бы вельможи дружбы с ним.

Меммо. Я могу только добыть деньги на наши замыслы. По смерти моего дядюшки мне достанется все, что он имеет. Сундуки его ломятся от золота[304], и стоит только сказать слово — старый скряга отправится на тот свет.

Фальери. Если это так легко, то отчего же ты столько медлил? Он уже довольно пожил.

Меммо. Я никак не мог преодолеть в себе некоторых предрассудков. Поверите ли, друзья мои, мне иногда кажется, будто я чувствую угрызения совести.

Контарино. Неужели? Если уж так, советую тебе поспешить в монастырь.

Меммо. Да, мне кажется, монашеская ряса мне бы очень пошла.

Фальери. В первую очередь надо постараться отыскать этих мерзавцев —