Красный Рыцарь - Майлз Кэмерон

Том шагнул вперед. Чудовище вздрогнуло и, вытянув защищенные каменными пластинами руки, попыталось схватить гиганта за горло. Том сперва резанул, затем рубанул мечом, в ответ на него обрушился мощнейший удар, и он рухнул на землю.

Через него перепрыгнул сэр Джордж Брювс, оказавшись прямо перед троллем.

— Уходите! — крикнул он остальным латникам. — Бегите, ну же!

Но вместо этого рядом с ним встали Фрэнсис Эткорт и Роберт Лилиард. Тролль смерил их взглядом, сделал один шаг, другой, медленно осел на землю и затих.

— Вот же сукин сын, — промолвил Лилиард, шагнув к чудовищу. Размахнувшись молотом, он раскроил твари голову.

— Унесите Тома! — крикнул Эткорт.

Ирки захватили пролом в стене. Казалось, смерть тролля ничего для них не значила.

Нести Тома пришлось всем вместе. Весил он не меньше лошади, так, по крайней мере, воины рассказывали впоследствии. А тогда им нужно было добежать до башни, чтобы спастись от наступавших на пятки ирков. Лучники принялись стрелять в преследователей, хотя Кадди и Длинная Лапища сомневались, что пробьют их броню. Они оказались почти правы.

Ирки чуть отступили. Несмотря на то что Нижний город кишел ими, рыцари сумели добраться до башни. Задняя дверь распахнулась, стрела Длинной Лапищи пролетела мимо бежавших латников, он выхватил кортик, в другую руку взял небольшой круглый щит, баклер, и подался вперед, пропуская несущих Тома солдат.

Небольшая группа ирков попыталась пробраться вслед за ними. Все твари были одеты в чешуйчатые доспехи и прикрывались круглыми щитами.

Меч и щит Длинной Лапищи взлетели, будто единое целое. Баклер ударился в щит одного ирка, а меч снес голову другому. Не останавливаясь, Длинная Лапища вернул меч в защитное положение. Шаг назад — одним взмахом клинка он отбил сразу два выпада копьями. Шаг вперед — направил щит под сжимавшие копье руки ирка, взял их в захват, а навершием меча ударил в незащищенную морду противника. Воспользовавшись преимуществом большего роста и силы, он с легкостью запустил мелкое существо в толпу сородичей.

Шаг назад — и ворота с грохотом захлопнулись.

Сэр Йоханнес приказал летучему отряду остановиться, они успели преодолеть две трети пути. Стало ясно, что брешь не удержать, пришлось развернуть патруль, и они молча поскакали обратно, вверх по дороге.

Капитан ждал у ворот.

— Верное решение, — похвалил он, — отлично сработано.

Йоханнес слез с лошади, передал поводья крестьянину, поскольку закованным в броню лакеям было не до лошадей, и поспешно отвернулся.

— Нижний город потерян, — посетовал он.

— Нет, — возразил капитан. — Пока еще нет.

Над их головами снова выстрелил требушет.

— Рискуешь всем в надежде на мифическую помощь? Да еще от короля? — Йоханнес пытался держать себя в руках и тщательно обдумывал каждое слово. Капитан положил руку ему на плечо:

— Именно так.

— Боже, помоги нам продержаться до этого дня, — вздохнул он.

Гастон закончил упражняться с оружием, успел помолиться и теперь страдал от безделья. Кузен и армия стояли у него уже поперек горла. Оставив оруженосца у палатки, он оседлал лошадь и отправился прокатиться.

Лагерь был огромен. Размерами он не уступал ярмарке или небольшому городу: более двух тысяч палаток, сотни повозок, расставленных так, чтобы защитить при отсутствии стен. Сама территория окружена рвом глубиной в рост человека. Вырытый грунт сбрасывали с внутренней стороны, соорудив таким образом невысокий вал.

Никому не разрешалось пересекать ров: выход за его пределы служил основанием для взыскания. Гастон, в отличие от кузена, понимал, что должен подавать пример всем остальным, поэтому неспешно направил лошадь вдоль периметра, кивая знакомым альбанским рыцарям и их командирам.

Завидев пару молодых людей с ястребами, Гастон почувствовал укол зависти. Ему вспомнился дом. Залитые солнцем луга, подруги сестры, с которыми он выезжал на отдых, туда, где неизменными спутниками были веселье, шутки, вино, охота на птиц. Вспомнилось, как они лазали по деревьям, как он любовался прекрасными фигурами юных красавиц, скакавших на лошадях или плескавшихся у ручья…

Гастон тряхнул головой, отгоняя накатившие воспоминания, однако образ Констанции д’Эво, обернувшейся через оголенное плечо, чтобы взглянуть на него, прежде чем прыгнуть в воду, отогнать оказалось не так–то легко. Между ними никогда ничего не было. До того он даже не замечал ее, ну разве что хорошенькое личико, мелькавшее среди подруг сестры.

«Зачем я вообще здесь?» — спрашивал он себя.

— Увидели что–то занятное? — произнес знакомый голос.

Гастон остановился. Воспоминания исчезли, словно их и не было. К нему обратился старый лучник. К своему удивлению, Гастон обнаружил, что рад вновь увидеть этого человека низкого происхождения.

— Думал, вы собирались вернуться домой, — сказал он.

Старик рассмеялся.

— Так и было, но лорд Эдвард попросил меня остаться, и я, дурак, взял и остался. Отправил вместо себя зятька. Толку все равно от него тут нет. Дочери он, пожалуй, нужнее, чем я.

— Лорд Бейн? — уточнил Гастон.

— Он самый. Я служил лучником в его походе лет, дай бог памяти, десять назад. Суровое было время.

Гастон кивнул:

— Так и знал, что вы были лучником.

Старик улыбнулся:

— Ага, так вот чё я хотел сказать: дурость все это. С какой стати мы воюем с Дикими? Когда я отправлялся на ночную охоту, мне нравилось болтать с феями. И с ирками торговал не раз. Им нравится хорошая ткань. И зеркала, ха–ха–ха, за зеркало ирк мать родную продаст. Правда, боглинов я терпеть не могу, поди, они меня тоже.

Подобная жизнь не укладывалась в голове у Гастона. Пытаясь скрыть удивление, он спешился. И удивился еще сильнее, увидев, что старик держит голову его кобылы.

— Привычка, — пояснил тот.

Рыцарь протянул руку:

— Гастон д’Э.

— Зна–аю, — протянул лучник. — А меня все кличут Ворчун. Понимайте, как хотите. При крещении, правда, назвали Гарольд Редмид.

Неожиданно для себя Гастон пожал ему руку, словно рыцарю.

— Вы же знаете, продавать зеркала иркам — преступление против короля и церкви.

Ворчун простодушно усмехнулся.

— Ага, еще преступление — стрелять оленей лорда Эдварда. Преступление — красть кроликов из его заповедников. Преступление — покидать свою усадьбу без разрешения его лордейшества. Вся моя жизнь — одно сплошное преступление, милорд. Как и большинства других, кто происхождением не вышел.