Собрание сочинений. Том 8. Чертово болото. Она и он. Исповедь молодой девушки - Жорж Санд

выхода не видел. Я показал ему этот выход, и вот он мечется между вами двоими и не знает, в ком же ему поддерживать героическое мужество – в своей ученице или в своей невесте. Он чувствует, даже знает, какое решение вы примете, горд за вас, страдает за Женни и за себя, потому что и у него, у нашего дорогого философа, есть своя гордость. Фрюманс-мужчина предпочел бы все самое тяжкое разделить между собой и Женни, но Фрюманс-наставник должен предоставить вам совершить подвиг добродетели, внушенной его же уроками, а Фрюманс – супруг Женни соглашается передать дело ее спасения в руки своему детищу.

– Как замечательно! – воскликнула я, смеясь. – Фрюманс увидит, что его детище хорошо изучило мудрецов древности… Но солнце уже заходит, вам надо немедля ехать в Тулон. Берите мою лошадь, сегодня она еще принадлежит нам.

Мак-Аллан долгим поцелуем припал к моей руке и, не сказав ни слова о том, что касалось его самого, уехал. Я была глубоко благодарна ему за это забвение всего, кроме долга, который мне предстояло выполнить.

LX

Неподалеку от дома я встретила Фрюманса – он шел мне навстречу.

– Итак, – сказал он, – Мак-Аллан собирается в Тулон? Он уже уехал?

– Да, дорогой Фрюманс, и вы знаете зачем.

– Женни тревожится и не понимает, в чем дело. Что вы ей скажете?

– Я все обдумала. Скажу, что в моих теперешних обстоятельствах не могу принять предложение Мак-Аллана; что та самая гордость, которая воспрещала мне выйти за Мариуса, воспрещает выйти и за адвоката; что как я не хотела обречь на нищету первого, так не хочу стать богатой с помощью второго, а в заключение добавлю: «Мак-Аллан начинает мне нравиться, поэтому я больше не желаю борьбы и уколов самолюбия, только отдаляющих меня от него. Я принимаю эти деньги, чтобы не нуждаться в его деньгах и с полным правом сказать себе, что люблю Мак-Аллана за него самого».

– Да, никакого другого объяснения не придумаешь: Женни простит вам малодушие, только если оно – следствие зарождающейся любви.

– Значит, все уладится, Фрюманс. Хотите, могу даже сказать, что безумно влюблена в Мак-Аллана.

– Вы это говорите так, что мне становится грустно за него.

– Я искренне люблю Мак-Аллана, но вовсе не собираюсь замуж – вот и все, что я говорю.

– Но разве брак с ним не был бы решением всех наших проблем, наградой за все ваши жертвы?

– А вы считаете, что я должна смотреть на Мак-Аллана как на якорь спасения, когда мой корабль идет ко дну? Нет, нет, Фрюманс, если мне суждено выйти замуж, то, надеюсь, совсем не так. Позавчера, когда я еще надеялась сохранить нынешнее свое положение, мне можно было строить планы на будущее. Но сегодня, когда никакого будущего у меня нет, позвольте мне хотя бы тешиться надеждой, что любовь к мужу никогда не свяжется в моей душе с мыслью о житейских удобствах.

– Понимаю вас, Люсьена. После смерти бабушки вы проявили такую прямоту и силу характера, что они превзошли мои самые смелые ожидания. Да, вы заслуживаете того, чтобы Женни предпочла вас Фрюмансу, а Фрюманс – самому себе. Вы еще совсем девочка, но подаете мне такой пример, что я был бы полным ничтожеством, если бы посмел жаловаться на судьбу.

– Фрюманс, – сказала я, – теперь и речи нет о том, чтобы вы жертвовали собой. Если вы оба не будете счастливы, то к чему тогда моя жертва? У Мак-Аллана не было времени сказать вам, что я – только держите это пока в тайне – решила поселиться в Помме у вашего дяди. Вы женитесь на Женни – это необходимо для всех троих, иначе нам не уберечься от грязных сплетен. Кроме того, вам надо заработать хоть немного денег, а Женни говорит, что в такой заброшенной деревушке, да и вообще в нашей пустынной округе, это невозможно. Вы с ней уедете, а я останусь – кто-то ведь должен ухаживать за аббатом Костелем. Кроме того… кроме того, после таких тяжких испытаний я должна немного побыть наедине с собой.

Не знаю, может быть, Фрюманс и отверг бы мой план, но в эту минуту появилась Женни. Увидев мое оживленное лицо, на котором не было и следа растерянности, она решила, что я счастлива.

– Мак-Аллан чем-то очень доволен, – сказала она. – Он ускакал на вашей лошади, сияя, как ясное солнце. А вы, Люсьена, тоже довольны?

– Да, – ответила я, обнимая ее. – Я решила слепо следовать его советам, потому что он мне настоящий друг. Прошу тебя, Женни, не расспрашивай меня сегодня, я все равно не сумею тебе ответить. Мне сперва надо немного помечтать, потому что размышлять уже не время. Но сама видишь – я весела и ни о чем не жалею.

Доверчивую Женни легко было ввести в заблуждение. Она так жаждала моего счастья, что сразу поверила в него и не стала задавать вопросы, оберегая то, что считала целомудренной сдержанностью первой любви.

Я приносила в жертву все мое былое существование с искренним и восторженным пылом. И все же в мои чувства вкрались гнев и горечь, когда я заметила, что Женни говорит с Фрюмансом менее сдержанно, чем обычно, словно, проникшись надеждой на мой скорый брак с Мак-Алланом, она перестала наконец отталкивать мысль и о своем соединении с нашим общим другом. Сразу после обеда я оставила их наедине и пошла бродить по голым ущельям, которые тянутся вдоль длинного склона горы Фарон.

В моем сердце шла жестокая борьба, оно словно разрывалось на части и восставало на самое себя. Как мне хотелось, чтобы Мак-Аллан был рядом со мной, чтобы он наконец прямо сказал мне о своей любви, чтобы убаюкал красноречивыми и нежными словами на эту волнующую, сладостную тему, опьянил пленительной лестью, внушил и мне чувство, которое опьяняет, покоряет, радует, возносит душу над всеми боязливыми сомнениями и суетной гордыней.

«Любовь не вымысел, – говорила я себе, – она существует на земле. Меня любят – так не пора ли полюбить и мне? Люби я Мак-Аллана так же сильно, как, мне кажется, он любит меня, разве стала бы я вспоминать, что когда-то мечтала внушить, но так и не внушила это чувство другому человеку?»

Как я вознегодовала на себя при этом воспоминании! Почему оно так занимает меня, так тревожит? Неужели я кокетка, ревнующая ко всем женщинам, даже к Женни? Почему я с такой легкостью готова принести ей в жертву всю мою жизнь, но завидую тому единственному, что мне не принадлежит, единственному, чем я не могу пожертвовать ради нее, – любовью Фрюманса?

Я ужасалась, готова была рвать на себе волосы, расцарапать лицо, вскрыть сердце