Собрание сочинений. Том 8. Чертово болото. Она и он. Исповедь молодой девушки - Жорж Санд

артистическим чутьем и даром живописного слова, Мак-Аллан довольно тонко судил и о людях, хотя, по моему мнению, проявлял к ним излишнюю снисходительность: я была непримирима в своих суждениях о добре и зле, меж тем как он подчас признавал право на существование за этими извечными врагами, равно необходимыми, как он утверждал, для сохранения мирового порядка. Иногда подобный скептицизм казался мне следствием поверхностности, но спустя минуту Мак-Аллан вдруг поражал меня глубоким анализом жизненных явлений, не говоря уже о его всегдашнем превосходстве надо мной, когда речь заходила о нравственных и философских основах поведения людей. Он не умел рассуждать так последовательно, как Фрюманс, и, сделав все необходимые выводы, подчинять им свои поступки или видеть предмет своего размышления в перспективе более широкой, чем прежде. Куда более впечатлительный и нетерпеливый, Мак-Аллан схватывал мысли на лету, составлял суждения с быстротой стрелы, но тем не менее редко бил мимо цели, потому что, не будучи глубоким философом, он был умным человеком.

LIX

Следующая неделя пролетела для меня как один час. Через день, то утром, то после обеда, являлся Мак-Аллан. Хотя вначале сложение его казалось Фрюмансу хрупким, а привычки – изнеженными, адвокат умел ходить, как заправский горец, и не хуже нас переносил жару. Он был очень силен, но не кичился этим и продолжал принимать тысячу предосторожностей, всюду таская за собой зонтики, москитные сетки, веера, которыми я пренебрегала, осыпая их владельца насмешками. Однако он прошел бог весть сколько лье под солнцем самых немилосердных широт, а его белокурые, мягкие как шелк волосы были все так же густы, белые зубы до единого целы, движения по-женски изящны. Этот слабый на вид красавчик оказался закаленным, как самая лучшая сталь. Поглядывая на него, Фрюманс шептал мне на ухо:

– Да, да, все правильно: такой физической силе, таящейся под изысканной внешностью, должна соответствовать несгибаемая воля, прикрытая утонченным умом.

Фрюманс с каждым днем относился к нему все лучше и, видимо, хотел, чтобы он нравился и мне. И действительно, Мак-Аллан мне очень нравился, но как только Фрюманс начинал его превозносить, я тут же к нему охладевала. Вообще я стала порывиста и неуравновешенна, капризничала, то беспричинно радовалась, то с трудом подавляла приступы гнева, то смеялась, как ребенок, то еле справлялась со слезами. Но все худшее было впереди; пока что Мак-Аллан не торопил меня с ответом, а Фрюманс, стремившийся оттянуть время, чтобы поближе узнать его и при этом не согрешить двоедушием, больше не вступал со мной в откровенные беседы.

Но вот пришло письмо от леди Вудклиф, и, значит, настала пора обеим сторонам сделать выбор. Письмо было коротко и сухо. В нем сказалась вся ненависть мачехи ко мне, ненависть еще более непримиримая и непонятная, чем прежде. Прочесть его вслух Мак-Аллан отказался, но поспешил сообщить моим советчикам и мне, что его освобождают от ведения дела, которым, судя по всему, он и сам не желает заниматься. Его просят не удивляться тому, что теперь указанную тяжбу поручено вести другому правомочному лицу, которое со всей непреклонностью опротестует завещание моей бабушки и мое гражданское состояние, если в течение трех ближайших дней я, с согласия моих советчиков, не подпишу полного отказа от притязаний на наследство и на имя де Валанжи. В этом случае мне по-прежнему предлагают пожизненный пенсион в сумме восьмидесяти тысяч франков ежемесячно с тем непременным условием, однако, что я не позже чем через неделю покину Францию и поселюсь безразлично где, исключая Англию. В случае, если оное предписание будет нарушено хотя бы на один день, я навсегда лишаюсь пенсиона. Это было так грубо и оскорбительно, что, разумеется, ни господин Бартез, ни Фрюманс, ни господин де Малаваль, ни Мариус, ни Женни не попытались хотя бы единым словом повлиять на мое решение.

– Будьте добры, – сказала я господину Бартезу, – напишите леди Вудклиф две-три строчки и известите ее, что я отказываюсь от какого бы то ни было соглашения и буду отстаивать свои права.

Происходило это в Тулоне, в кабинете господина Бартеза, собравшего нас у себя, чтобы выслушать сообщение Мак-Аллана. Не приглашен был только доктор Репп. Все встали и молча по очереди пожали мне руку: Фрюманс – с видом отеческой гордости за меня, Бартез – с величавым достоинством, Малаваль – рассеянно, Мариус – чопорно и мрачно, словно кропил святой водой мой саван. Выражение его лица было так забавно, что я чуть было не расхохоталась. Женни порывисто обняла меня, чтобы никто не заметил моей улыбки, и все расстались в обстановке возвышенно-торжественной.

Не успели мы вернуться, как явились Фрюманс и Мак-Аллан. Последний так и сиял.

– Ну вот, – сказал он, – вы не только сожгли собственный корабль, но и взорвали всю эскадру, так что взлетел на воздух и я. Но никто еще не взлетал с таким изяществом, как вы, и с таким легким сердцем, как я. Теперь надо подумать, как мы поступим с обломками наших кораблей. Этот вопрос надо решать без отлагательств, поэтому прошу вас выслушать меня, но обязательно с глазу на глаз.

В эту минуту мы и были с ним с глазу на глаз, поэтому меня особенно озадачила такая боязнь возможных слушателей.

– Мне кажется, – ответила я, – вы не можете сказать мне ничего такого, чего не следовало бы знать Фрюмансу и Женни.

– И очень заблуждаетесь, – возразил Мак-Аллан прежним своим тоном испытанного правоведа. – Сейчас перед вами не Мак-Аллан, а адвокат, и у него к вам важное дело. Фрюманс знает, что только вы одна можете решить вопрос, который я собираюсь представить на ваше рассмотрение.

– И вы надеетесь, что я что-то утаю от Женни?

– Не надеюсь, а убежден в этом. Сейчас убедитесь и вы.

Он предложил мне руку, и мы спустились к реке. Там, усевшись рядом со мной под ольхой, Мак-Аллан сказал следующее:

– Вы приняли благородное решение, я его одобряю, а вами восхищаюсь. Тем не менее вам придется от него отказаться. Вы не примете подачек от леди Вудклиф, это само собой разумеется, но, ручаюсь, не станете защищать свои права. Не делайте больших глаз, не смотрите на меня с таким удивлением и недоверием. Сию секунду я скажу вам всю правду, и кто как не вы сможет смело посмотреть ей в глаза и сделать все вытекающие из нее выводы? Если вы доведете дело до суда, ваша дорогая Женни будет скомпрометирована, а возможно, и понесет наказание.

– Что вы такое говорите? Это серьезно?

– Так же серьезно, как серьезно мое уважение, доверие, дружеское участие к Женни. Я адвокат, но прежде