Хранитель секретов Борджиа - Хорхе Молист

Габриэль рассказал брату об особенностях собора, расположении его внутренних помещений и о том, как добраться до заделанной двери, ведущей к старому мосту.

– Если все получится, это будет неимоверным чудом, – сказал он. – Я горжусь тобой, брат мой. Надо очень сильно любить и быть отважным, чтобы решиться на подобный поступок. Элои будут в восхищении, когда узнают, и наверняка скажут, что, хотя ты упорно пытаешься быть книготорговцем, все равно остаешься одним из наших.

– Спасибо тебе, брат. Вечером я заберу ключи.

– И мы простимся навсегда. – Слезы навернулись на глаза Габриэля, и он обнял старшего брата так, как будто больше никогда уже не чаял увидеть его.

Тем вечером Жоан погрузил на корабль, отправлявшийся в Неаполь, последние ценные вещи и подписал у нотариуса документ вместе с Льюисом – другом детства, которому продавал действующую книжную лавку. Цена была значительно ниже истинной стоимости, а выплаты должны были начаться годом позже. В документе было зафиксировано условие, что если кто-либо потребует больше того, что причитается Жоану, и покажет документ, дающий на это право, выплата должна быть произведена этому человеку или организации. В качестве свидетелей сделки, а также того, что за лавку еще ничего не было заплачено, выступили Бартомеу и все остальные работники лавки, имевшие звание мастера. В том случае, если инквизиция захочет вонзить свои зубы хищника в книжную лавку, этот пункт защитит Льюиса и предприятие. Инквизиторы предпочтут забрать лишь причитающиеся Жоану деньги, хотя и меньшие, чем реальная стоимость дела, и позволить лавке продолжать работать, а не обречь ее на разрушение и отсутствие какого бы то ни было дохода, как произошло со старым домом Корро.

Жоан записал в своем дневнике: «Мост короля Марти. Этот день станет либо последним в моей жизни, либо началом новой». После этого он аккуратно закрыл его, поцеловал обложку и бросил в очаг. Перед этим он сжег все книги со своими пометками, которые хранил с детства, когда научился писать первые буквы: они не попадут в лапы инквизиции. Упав, дневник раскрылся, и Жоан c грустью наблюдал, как от жара он выгнулся, чтобы тут же сгореть в отблеске призрачного света. На этих страницах была запечатлена вся его жизнь начиная с двенадцати лет. Эти страницы стали отражением его души, свидетелями его чувств – любви, радости, грусти, отчаяния… А еще они хранили мудрость его учителей. И все это превратилось в огонь, чтобы потом стать пеплом.

– Vanitas vanitatum et omnia vanitas, – процитировал он фразу Савонаролы, которую тот произносил, когда горели его костры. – Суета сует: все есть суета.

Языки пламени отражались в зрачках Жоана, когда он прошептал:

– Мост короля Марти.

И после этого стал тихо молиться.

127

Ночь упала на Барселону, когда Жоан проник в темный и безмолвный собор. Сердце его бешено колотилось. Жоан держал в руках лампаду и в слабом свете смог различить главный алтарь. Он находился на втором этаже, прячась в тени огромных колонн и стилизованных готических арок, благодаря которым создавалось впечатление, что храм возвышался до темного неба. Тем вечером, не будучи никем увиденным, Жоан воспользовался ключами своего брата, чтобы открыть дверь, ведущую на второй этаж, и дожидался, пока пономари, даже не подозревавшие о том, что кто-то может там спрятаться, закрыли собор на ночь. Жоан затаился, ожидая наступления темноты, у двери, которая вела к мосту короля Марти. Он был вооружен мечом, а кинжал и ключи брата лежали в кожаной сумке, притороченной к поясу. В корзинку из ковыля он положил отмычки, несколько ломиков, кирку и лампаду. Когда Жоан понял, что улица наконец тоже опустела, он начал свою работу. Замочная скважина заржавела с годами, и комплект отмычек оказался бесполезным. Жоан стал взламывать замок с помощью ломиков. Он вспотел, от напряжения у него ломило виски, а в желудке, казалось, образовался ком. Он должен спасти Анну! Он знал, что все это было полным безумием, что совершить побег нереально, но у него не оставалось другого выхода, кроме как спасти ее или самому себе подписать смертный приговор.

Он старался работать тихо, но избежать шума было невозможно. Звуки от ударов распространялись с таким шумом, как будто это были выстрелы из аркебузы, и виной тому была акустика в этом монументальном здании: мощные стены возвращали ему эти звуки не менее мощным эхом. В полночь группа монахов должна будет прийти на заутреню, и, хотя он находится этажом выше, они услышат даже малейший звук. У него было мало времени, и при каждом раздававшемся щелчке он чувствовал, как сжимается его сердце.

– Все получится, – повторял Жоан снова и снова, чтобы взбодрить себя. – Я спасу ее.

Он думал о той минуте, когда снова обнимет ее, и мечтал о том, чтобы хоть на мгновение испытать счастье от ощущения тепла ее тела и влажных поцелуев. Он знал, что провал гораздо более вероятен, чем успех, и что, если его схватят, на костер они пойдут вдвоем. В этом случае он убедит ее, чтобы она притворилась, будто раскаялась, и таким образом избежит участи быть сожженной живьем. Жоан не обманывался: он хорошо знал Анну и понимал, что ему, скорее всего, не удастся переубедить ее. Если у него ничего не получится, он подождет до конца – до того, как они будут стоять у столба, и тогда задушит ее собственными руками или куском веревки. Он не позволит, чтобы его любимая прошла через такое нечеловеческое страдание.

В тот момент, когда Жоан услышал, что монахи входят в собор, дверь наконец поддалась и открылась со зловещим скрежетом. Сердце его замерло, и он немного подождал, мучаясь сомнениями, не насторожил ли их этот звук. Но, увидев, что они начали молиться, с облегчением выдохнул. Он перешел по мосту на другую сторону, сделав всего несколько шагов, как будто пересек узенькую улочку; перенес свои инструменты, а затем закрыл дверь со стороны собора, чтобы внутри не был слышен шум. Жоан стоял на мосту и думал, выдержит ли эта каменная постройка, которой не пользовались около ста лет, его вес: внешний вид ее не создавал впечатления прочной, и он в любой момент мог свалиться вниз. Надо было поторопиться.

Жоан осмотрел стену, в которой должен был сделать лаз. Как он и предполагал, инквизиторы приказали заложить вход в собор, чтобы сюда не было доступа. Жоан понятия не имел, что может находиться с той стороны стены, но знал, что должен работать тихо. В голову пришла мысль о том, что если ему удастся работать бесшумно, то он может застать врасплох расслабившихся охранников. Никто никогда не пытался проникнуть в тюрьму инквизиции со времени начала ее функционирования, то есть в течение двадцати семи лет. В любом случае стражники охраняют в первую очередь доступ с улицы, поскольку все давно забыли про мост короля Марти, хотя и видели его каждый день.

Стена была сделана из кирпичей, соединенных известковым раствором низкого качества, и Жоан, расковыряв его по краям, с трудом вытащил первый, а потом и второй кирпич. Малейший звук превращался в ночной тишине в громовой раскат. Книготорговец работал, задыхаясь от напряжения, но не останавливался ни на секунду. Он не знал, поджидает ли его с той стороны охрана, которую насторожили раздававшиеся звуки. Через некоторое время, когда Жоан трудился над расширением дыры, он услышал звук упавшей с той стороны штукатурки. Он затаил дыхание. Ему удалось пробить стену. Он взял лампаду, стоявшую в углу, просунул ее в дыру и увидел лишь тьму за стеной. Он облегченно вздохнул и продолжил аккуратно расширять отверстие.