Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме - Глен Кук

Мои товарищи, столь же озадаченные, ощупывали себя, оглядываясь и недоуменно бормоча. Толстяк Поппо то и дело задирал рубашку, проводя пальцами поперек живота, потом опускал ее и недоверчиво озирался вокруг. Худой Тор смотрел вверх, раз за разом беззвучно шепча: «Как?»

Паруса были подняты и полны ветра.

Я медленно повернулся, разглядывая случившееся чудо. Возможно, боги нас все-таки любят, подумал я.

Туман впереди выглядел не столь густым, и сквозь него сочился свет.

Старик тоже это почувствовал и с подозрительным любопытством обходил корму, прислоняясь к фальшборту и носовым парусам, пытаясь хоть примерно понять, что именно произошло.

Остановившись, он уставился куда-то мимо меня.

Голосом, который походил лишь на призрак его обычного громогласного рева, он позвал Тока и Худого Тора, и они о чем-то посовещались. Несколько минут спустя они уже молча занимались своей работой. Он крикнул мне, чтобы я продолжал внимательно наблюдать.

Боцман и первый помощник убрали паруса.

XI

И теперь мы дрейфуем по воле волн, почти не управляя кораблем. Каждый погружен в размышления о таинственном спасении.

Туман действительно становится реже. Я вижу воду, напоминающую отполированный нефрит, густой от водорослей суп, единственные волны в котором создает рассекающий его нос «Дракона».

Но где-то наверху дует легкий ветерок. Любопытно.

На верхушках мачт сидит десяток птиц, молча разглядывая нас и срываясь с места, лишь когда рядом оказывается Малыш или другой матрос. Странно.

Старик столь же растерян, как и остальные. Он готов к чему угодно и не ждет ничего хорошего. Он посылает матроса Тора проверить, все ли полностью вооружены.

Туман постепенно расходится клочьями. Но низкое небо все так же затянуто тучами. До него не больше двухсот футов. Облачность настолько густая и свет столь рассеян, что невозможно в точности сказать, где сейчас солнце. Иногда небо опускается еще ниже, и грот-мачта проходит сквозь тучу, взбивая ее, словно ложка – сливки в чашке чая.

Я проверяю стрелы, оплакивая мою окаймленную подругу. Она была самой большой моей любовью и была верна мне до конца. Не так, как эта, сине-белая. Она столь же ненадежна, как та сука, которую я убил в Итаскии.

Сокровенное желание. Так пообещал мертвый колдун. Тогда что я здесь делаю, плывя на встречу с кораблем-призраком? К горлу подкатывает тошнота – не из-за ветра или волн. Если чародей не лгал, мне предстоит сразиться с мрачным противником – и без смертоносной подруги. Говорят, их лучник, по крайней мере, столь же хорош, как и я.

И это мое желание? В таком случае я обманывал себя еще в большей степени, чем кто-либо другой.

Я жалел, что не могу сейчас же поговорить с Колгрейвом, убедиться, что в наших планах в последнюю минуту не произошло никаких изменений.

Мы знали наизусть наши начальные ходы, словно в тщательно спланированном шахматном дебюте. Мы обсуждали их сотни раз. Отрабатывая их, мы захватили два десятка кораблей.

Я – ключевая фигура Старика, его ферзь. Он во многом полагается на меня. Возможно, чересчур во многом.

Ожидается что первым делом я должен убить легендарного лучника, прежде чем он успеет убить меня. Затем – их мертвого капитана, рулевого, любого, кто займет их места, а когда дело дойдет до рукопашной – самых смертоносных бойцов.

Нос «Дракона» рассекает последнее облако.

Я его вижу! Из тумана впереди появляется каравелла, направляясь к нам. Я машу Колгрейву.

Это Он. Тот Самый. Призрак. Я чувствую его запах, его вкус. Вкус страха. Колдун не солгал. Даже отсюда я могу разглядеть лучника на носовой надстройке, который всматривается в нашу сторону.

Меня бьет нервная дрожь.

Колгрейв слегка сворачивает вправо. Противник тотчас же делает то же самое. Мы едва движемся, но ощущение такое, будто мчимся навстречу друг другу, словно рыцари с копьями наперевес. Я бросаю взгляд на Колгрейва. Он пожимает плечами. Как и когда действовать – решать мне.

Я беру мою вторую лучшую стрелу и накладываю на тетиву.

– Что ж, если ты когда-либо стремилась стать великой – пришла пора показать себя, – шепчу я. Руки мои дрожат, покрывшись холодным потом.

Мы движемся в полной тишине, и каждого охватывает благоговейный страх при мысли о том, что собираемся сделать. Призрак беззвучно приближается, намереваясь осыпать нас стрелами, как и мы его. Даже обычно столь шумные птицы молчат. Колгрейв стоит неподвижно, хотя и сознает себя легкой мишенью. Он полностью уверен в моем опыте и покровительстве богов.

Он воистину сияет от счастья. Наконец-то он достиг цели, которой посвятил жизнь.

На мгновение у меня мелькает мысль: что мы станем делать, если каким-то образом победим в этой схватке? Пристанем к берегу и вытащим на сушу наши сокровища, как всегда говорили? Но где? Нас наверняка знают и разыскивают в каждом королевстве и городе-государстве на побережье западного океана.

Четыреста ярдов. Очертания призрака кажутся слегка размытыми, неотчетливыми. Сперва я не верю глазам. Но нет, это действительно так. Его окутывает колдовская аура.

Впрочем, чему удивляться?

Триста пятьдесят. Триста ярдов. Я уже могу выпустить стрелу, но – нет, момент неподходящий.

В корабле противника есть нечто странное, нечто такое, что не дает мне отпустить палец.

Двести пятьдесят. Команда нервничает. Все взгляды устремлены на меня. Двести. Я не могу больше ждать. Он не…

Я выпускаю стрелу.

Как и он, в то же самое мгновение.

Его стрела со свистом проносится мимо моего уха, зацепив его и слегка оцарапав. Выругавшись, я наклоняюсь за следующей. Я тоже промахнулся.

Дрожь бьет меня не на шутку. Я посылаю еще одну стрелу, он тоже. И оба промахиваемся, уже сильнее.

Дрожат ли у него руки? Всегда считалось, что он выше этого, что он намного лучше, чем кажется. Корабль-призрак никогда не встречал врага, которого следовало бы бояться.

Но он никогда не встречал нас. Возможно, именно из-за страха мы так и не сумели его выследить. Возможно, там слышали, сколь ужасны могут быть их преследователи.

Сто пятьдесят. Я промахиваюсь еще дважды. Теперь это уже вопрос чести. Что касается его, то он может промахиваться сколько угодно, но у меня есть репутация, которую я должен сохранить, и встревоженная команда, которой нужно придать уверенности.

Еще промах. И еще. Проклятье! Что со мной?

Сто ярдов. Нос к носу. А у меня осталась всего одна стрела. Могу точно так же поцеловать ее на прощание. Мы проиграли. Эта бесполезная сине-белая стрела промахнется на милю.

Но меня охватывает смертельное спокойствие. Не обращая внимания на противника, который, вероятно, со мной забавляется, я тщательно, словно на турнире, готовлюсь к выстрелу.