Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС - Петр Шелест

15 февраля. Проголосовал за постановление политбюро ЦК КПСС о присвоении звания Героя Социалистического Труда Подгорному Н. В. в связи с 70-летием. Это теперь у него вторая Золотая Звезда Героя. Посмотрел текст приветствия Подгорному от ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР.

18 февраля. Поздравил Н. В. Подгорного с днем рождения и награждением его второй Золотой Звездой Героя Соцтруда и орденом Ленина. А вечером в 17.00 19 февраля в зале политбюро состоялось вручение наград. Брежнев, вручая награды, рассыпался в похвалах и заслугах Подгорного — казалось, их «дружбе» не будет конца. И все это была фальшь и инсценировка.

Сегодня прошло ровно десять месяцев, как состоялось решение о моем переводе на работу в Москву. Но у меня до сих пор невероятная тяжесть и обида, даже не по существу самого решения, а за хамское отношение ко мне. Почему меня третируют и травят? Кто может дать мне ответ на мой больной вопрос? Формально дают ответ, а по существу разумного содержания во всех ответах нет.

23 февраля. Получил разрешение на отпуск, сегодня же вечером поездом уезжаю в Кисловодск. Хорошо, что едем в отпуск вместе с Иринкой, немного побудем вместе, отойдем от всей этой возни.

Разместились мы в особняке, внешне все идет неплохо. В это же время здесь отдыхал и А. Н. Косыгин. Несколько раз с ним встречались на прогулке, я к нему заходил в люкс — в санаторий «Красные камни». Много гуляли, ездили в Приэльбрусье, подымались на канатной дороге на Чигет. Заезжали ко мне в особняк первый секретарь Ставропольского крайкома партии М. Горбачев с начальником КГБ края и первым секретарем Кисловодского горкома партии. Были друзья и товарищи. Отдыхал неплохо, главное, не знал тревоги, хотя часто сосало, томило. Недаром мне снилась большая лошадь, которая свалилась с большой горы в обрыв. Это большая ложь вокруг меня, но все это в конце концов свалится в пропасть. Я ведь ни в чем не виноват. Интриги и клевета, организованные Брежневым, Сусловым, Щербицким, пройдут, но я их навеки проклинаю. Им ведь в конце концов несдобровать.

22 марта. После отпуска вышел на работу. Хочется поговорить с настоящими людьми труда, рабочими, крестьянами, которые производят ценности и на свой счет содержат огромную свору бездельников и демагогов. Ведь настоящие люди труда не знают всех тонкостей подлости.

23 марта. В 11.00 у меня в кабинете первый секретарь Ленинского райкома партии Москвы Лавров И. Г. и заведующий сектором учета Храмова Т. М. Вручили мне партбилет нового образца № 00000015. Они пожелали мне доброго здоровья, успехов в работе, многих лет жизни. Я поблагодарил их за все. В апреле будет 46 лет, как я в партии, всегда честно, преданно служил ей и своему народу, по зову сердца и совести своей.

24 марта. В 12.00 по специальному телефону я позвонил Брежневу. Разговор сразу пошел общий, спокойный. Он, как обычно, начал жаловаться на загруженность и сильную усталость. Сообщил мне, что он уже прадед, с чем я его и поздравил. Спросил меня, как я отдохнул, как устроился с квартирой. Поблагодарил его за участие и проявленную заботу. Одновременно я ему сказал, что настроение у меня просто ужасное, так и жди стресса. Попросился к нему на прием, сказал, что хочу встретиться и высказать все свои мысли. Брежнев на эту мою просьбу ответил, что эта встреча и разговор с ним мне ничего хорошего не дадут.

После разговора с Брежневым я сразу же позвонил Подгорному, разговор был хороший. Он обратился ко мне по имени, спросил, как я отдохнул, поговорили о некоторых житейских делах. Я Подгорному сказал, что только что разговаривал с Брежневым, попросился к нему на прием, разговор был спокойный, обещал мне позвонить, когда он может меня принять. Подгорный мне сказал: «Ну что ж, хорошо. Только смотри не горячись». Я ему ответил, что изложу то, что думаю.

24 марта в 15.00 состоялись встреча и разговор с Л. И. Брежневым. Я высказал ему свою озабоченность по поводу организованной травли и третирования меня. Сказал ему, что без «санкции» свыше не может проводиться такая организованная травля. Я ведь пока что член политбюро ЦК КПСС, и критиковать, третировать, открыто ревизовать мои действия в мою бытность первым секретарем ЦК КПУ без прямого указания центра никто никогда бы не посмел, да, в конце концов, у нас в партии так и не заведено это. Я прямо и открыто ему сказал, что когда он возвращался из Праги и остановился в Киеве, тогда он и дал «санкцию» на все эти безобразия.

Брежнев отрицал свое участие в травле против меня. Я продолжал свой вопрос, обращенный к Брежневу: «Спрашиваю, когда было у нас так, чтобы члена политбюро, его действия, работу критиковали бы в низовых партийных органах, тем более что все это делается без всяких оснований и доказательств? Разве это все укрепляет порядок в нашей партии?» Брежнев отмалчивается, хотя и проронил, что он не в курсе дела (поправился «не совсем») и что он разберется по этому поводу и еще раз со мной встретится. По его поведению, ответам на мои вопросы я еще раз убедился, что Брежнев просто юлит и лицемерит — я ему ни в чем не верил. И продолжал излагать свои мысли. Брежнев временами вставлял реплики и начал много говорить о себе, как с ним после Сталина неправильно и несправедливо поступили — по существу, выбросили за борт. Тут я ему сказал: «Вам было нелегко — прошло столько лет, а вы того забыть не можете, несправедливость ведь очень сильно ранит человека. Так почему же допускается все это по отношению ко мне, по какому праву и на основании чего? Я тоже ни в чем не виноват и могу смело смотреть в глаза любому. Я чист перед партией и народом. Сколько я вкладываю сил в работу — за это говорят сами результаты. Безусловно, работая почти десять лет первым секретарем ЦК КПУ, у меня могли быть недостатки и упущения в работе, но не умышленные действия, как кое-кто пытается исказить действительность. В части национальной политики я всегда был и остаюсь интернационалистом, но от своего народа, своей принадлежности к нации, ее культуре, истории никогда не откажусь: ведь я не Фома безродный. Поступать по-другому перед своим народом — значит предать, изменить ему. Таких «деятелей» надо презирать, да их и сам народ презирает. Мне пытаются приклеивать разные ярлыки, наговаривают, клевещут, ведется линия на мое политическое уничтожение. Я спрашиваю, кому все это на руку? Ну будет еще одна жертва интриг, шантажа, наговора — действий «людишек от политики». Ради чего?

О брошюре «Украина наша советская». Я и сейчас утверждаю, что в ней все вопросы изложены правильно, с классовых, идеологических, интернациональных и исторических позиций. На эту книгу были даны хорошие, положительные рецензии. Не исключено, что она страдает некоторыми неточностями и недостатками, но она ведь не вредна, не враждебна, как кое-кто пытается это трактовать. Зачем же ее было изымать и критиковать в журнале «Коммунист Украины»?» Тут мне Брежнев сказал, что он этой книги сам не читал и по этому поводу ничего сказать не может, но что мне ее писать не надо было.

Я его спросил: «Почему?» Он промолчал. Я продолжал: «Если я написал и уже совершился факт ее появления, а вы полагаете, что за изложенные мысли я должен нести ответственность, то обсудите этот вопрос на политбюро. Но нельзя же трепать мое имя кому как вздумается — ведь я член политбюро». Брежнев промолчал. Затем обратился ко мне с вопросом, что ты, мол, недоволен и обижен на меня, ходишь угрюмым, мало контактируешь с товарищами. Я ему ответил, что мне веселиться не от чего. Да, мне нелегко, мне просто тяжело, тем более с начавшейся вокруг меня кампанией травли. Я временами чувствую, что теряю равновесие, и чем это все может кончиться, сам не знаю. А кто меня спросил, побеседовал со мной о моей теперешней работе, поддержал меня в нелегкую мою минуту? В таком состоянии, в котором я нахожусь, недалеко и до трагедии. Очевидно, по моему состоянию это было видно, потому что Брежнев начал меня успокаивать. Сам себя я убеждаю, что мне надо держаться, что честные люди, знающие меня, даже в составе политбюро переживают и болеют за меня. Брежнев перевел разговор: «А какие у тебя взаимоотношения с Косыгиным?» Я, естественно, ответил, что я с работой осваиваюсь. В ней есть своя специфика, взаимоотношения с Косыгиным, мне кажется, у меня вполне нормальные. Если я к нему по какому вопросу обращаюсь, он меня выслушивает, оказывает внимание и помощь. Под конец нашей беседы я заявил Брежневу, что считаю позорным явлением организованную травлю. Организаторы ее — это подлые люди, не политики, а «политиканы», и пусть они помнят, что все, что со мной происходит, это все на их совести, если она у них есть. История этого не простит.