Семь светочей архитектуры. Камни Венеции. Лекции об искусстве. Прогулки по Флоренции - Джон Рескин

123. Начнем с западной стороны. На западной, южной и северной сторонах – по семь скульптур, и шесть – на восточной, включая агнца над входной дверью башни, который делит всю серию на две группы – из восемнадцати и восьми барельефов. Сам он, находясь между ними, служит вступлением к следующим за ним восьми сценам; можно считать, что он является первым в этой заключительной группе: таким образом, все двадцать семь скульптур делятся на две части – из восемнадцати и девяти композиций.

Вот перечисление групп на западной, южной, восточной и северной сторонах:

3 Ю В С

7 + 7 + 6 + 7 = 27 или

3 Ю В

7 + 7 + 4= 18 и

8 С

2 + 7 = 9

Существует особая причина для такого деления на девять, но ради последовательности я перечислю их все, с № 1 по № 27, по порядку. И, если только у вас хватит терпения, я хотел бы два раза обойти с вами башню, сначала отмечая главный смысл и связь сюжетов, а затем, на обратном пути, исследуя технические приемы каждого из них и те мелкие особенности, на которые при первом обзоре лучше не обращать внимания.

124. 1) Итак, серия начинается на западной стене «Сотворением человека». Это не начало книги Бытия, а лишь утверждение, что Бог создал нас, вдохнул в нас жизнь и продолжает вдыхать в наши ноздри дыхание жизни.

Джотто призывает нас видеть в этом начало всякого знания и всякой силы[230]. Он призывает вас верить в это, как в то, что сам знает.

Он не говорит ничего, кроме того, что знает сам.

2) В то время как Джованни Пизано и его собратья-скульпторы буквально воспроизвели извлечение ребра из груди Адама, Джотто просто создает мифическое воплощение истины, которую знает: «…и будут два одной плотью…» [Мк. 10: 8].

3) И хотя все богословы и поэты его времени ждали, если не требовали, чтобы следующим его утверждением после «Сотворения человека» было «Грехопадение», он ничего подобного не утверждает. Он ничего не знает о том, каким был человек. Каков он сам, он знает лучше, чем кто-либо в ту эпоху, и говорит нам об этом. Следующий барельеф изображает Еву за пряжей и Адама, разбивающего землю в комья. Не вскапывающего ее: вскапывать можно только уже обработанную землю. Первозданную землю надо разбивать.

Они не одеты в звериные шкуры. К чему было бы прясть Еве, если бы она не умела ткать? Каждый из них облачен в простой кусок ткани. У Адама он завязан узлом сзади, у Евы закреплен на шее примитивной брошью.

Над ними раскинулись дуб и яблоня. Медвежонок пробует вскарабкаться на яблоню.

Смысл этого мифа, как я понимаю, заключается в том, что и мужчина, и женщина – оба должны добывать свой хлеб трудом. Что первый долг мужчины – кормить семью, а женщины – одевать ее. Что деревья даны нам для силы и наслаждения и что дикие звери должны делить свою участь с нами[231].

125. 4) Четвертая скульптура, центральная в ряду на западной стене, изображает пастушескую жизнь номадов.

Иавал, прародитель всех тех, кто живет в шатрах и разводит скот, приподнимает завесу шатра, чтобы взглянуть на свое стадо. Собака стережет его.

5) Иувал, прародитель всех тех, кто имеет дело с арфой и органом.

Я хочу сказать, играет на струнных и духовых инструментах – лире и свирели. Это первое искусство (в Иудее и Греции) пастуха Давида и пастуха Аполлона.

Джотто снабдил его длинной прямой трубой, которую впоследствии часто воспроизводили Лука делла Роббиа и Донателло. Она, мне кажется, сделана из дерева, как современный длинный швейцарский рог, и состоит из двух труб – короткой и длинной, соединенных вместе.

6) Тувалкаин – руководитель всех мастеров, работающих с медью и железом.

Джотто изобразил его сидящим, полностью одетым и с пристальным вниманием поворачивающим бронзовый клин на наковальне.

Обратите внимание на то, что три последние скульптуры рисуют жизнь потомков Каина, бездомных скитальцев. Это пастушеская жизнь номадов, кочевая жизнь артистов, странствующий Вилли[232], юный шарманщик, преследуемый полицией, и цыган, совершающий починку котла старой школьной учительницы, присев на траву, которую сквайр уже давно хочет забрать с обочины дороги в свой парк.

7) Последняя из этих семи скульптур начинает историю рода Сифа и домашней жизни. Отец семейства лежит пьяный в своем винограднике: такова, по мнению Джотто, основная картина цивилизованного общества.

Сцена имеет несколько других значений, повсеместно распространенных в католическом мире того времени, но их слишком много, чтобы говорить здесь об этом.

126. Вслед за вступлением, на второй стороне башни изображены науки и искусства цивилизованной, или домашней, жизни.

8) Астрономия. В кочевой жизни вы можете руководствоваться звездами; но чтобы знать законы их кочевой жизни, ваша жизнь должна быть стабильной.

Астроном со своим секстантом, вращающимся на неподвижной оси, смотрит на небесный свод и наблюдает зодиак, предвидя, что тосканский художник будет рассматривать при помощи оптического стекла вечером с вершины Фьезоле.

Над куполом неба, пока еще незримый, находится Творец миров со своими ангелами. Сегодня рассвет и утренняя звезда сияют на небе – завтра утренняя звезда взойдет в сердце.

9) Оборонительная архитектура. Постройка сторожевой башни. Начало охраны собственности.

10) Гончарня. Производство горшков, кубков, блюд. Первая цивилизованная домашняя утварь; средства для разогревания жидкостей и приготовления напитков и мяса с соблюдением чистоплотности и экономии.

11) Верховая езда. Обуздание диких животных для домашней работы.

12) Ткачество. Быстрое и точное изготовление одежды с помощью ткацкого станка.

13) Закон как откровение неба.

14) Дедал (не Икар, а его отец, испытывающий крылья). Покорение воздушной стихии.

127. Подобно тому как седьмая сцена первой группы открывает навыки ведения дома после ремесел диких кочевников, так эта седьмая сцена второй группы начинает достижения миссионеров, или цивилизованных кочевников, приносящих дары.

15) Покорение моря. Кормчий и двое гребущих по-венециански, лицом к носу лодки.

16) Покорение земли. Победа Геркулеса над Антеем. Благотворная сила цивилизации, сокрушающая жестокость.