Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов

— Исполнилось пророчество, — торжественно сказала гагаузка. — Так что время Пришествия близко. При дверях. И хорошо, что евреи в церковь валом пошли. И то хорошо, что теперь наши американские братья все в церкви решают: свет нам несут… А кто еще нас научит различать: что есть добро, а что зло? Сейчас все так неопределенно… Эх, английский язык надо учить. Просто — надо… Английский сейчас — всё…

— И не дорого берут, — не удержавшись, язвительно сказал П. — всего-то надо, что чемоданчик через границу перевезти.

— Чего-чего? — не поняла женщина.

Галя сжала П. локоть, дескать: замолчи, — но П. остановиться не мог, его, что называется, понесло.

— Так, — сказал он. — Мне перед отъездом сюда один пастор, несостоявшийся магистр богословия, рассказал, что должен был поехать в Америку учиться на магистра богословия, а ему перед отъездом кто-то из руководства велел чемоданчик через границу — запертый! — перевезти. А пастор тот возьми да и не согласись. Говорит: конечно, перевезу, но только если буду знать, что там внутри. Но это самое «там внутри» ему почему-то не показали… Как вы сами понимаете, магистром богословия стал другой. Не отягощенный принципами. А пастора этого — москвича, между прочим, — в провинцию сослали. А для столичных общин молдаван на должности пасторов завозят, кроме зарплаты еще и квартиры им снимают… Так что недорого берут. Главное, делай что говорят — только внутрь не заглядывай.

Женщина, как будто только что проснувшись, ошарашенно посмотрела на П. — и отошла. Подальше.

— Зачем ты, — с упреком сказала Галя. — Они тебя все равно не поймут. А неприятностей не оберешься.

— Правду говорить легко и приятно, — сказал П. — А поймут или не поймут — это их проблема. — Но он прекрасно понимал, что Галя была права.

— Удивительно, — сказал П., — несколько лет сюда приезжаю и не смог сойтись ни с одним гагаузом. И ни с одним украинцем, кстати, тоже. С русскими, переехавшими сюда из России, — тоже не схожусь, разве что с женой пастора отчасти. И получается, что из многих национальностей, которые здесь живут, схожусь с одними только болгарами. Но именно местными, потому что с болгарами из Болгарии не схожусь. Почему так?

— А Витя и Клава кто? — спросила Галя.

— Болгары.

— Значит, и я с болгарами схожусь, — улыбнулась Галя.

— И еще: один-единственный пастор в моей жизни спрашивал у меня совета. Из, наверное, двух сотен пасторов, с которыми я сталкивался. Единственный, кажется, в церкви пастор-болгарин. Представляешь: советовался…

— Вот его и сослали, — серьезно сказала Галя. — В глухомань. В дальний гарнизон.

— Нет, все-таки сначала — сослали, а уж потом перед отъездом — он совета пришел спрашивать…

— Да, — согласилась Галя. — Он мне тоже понравился. Хотя несколько прямолинейно некоторые вещи понимает. Это ему дорого обойдется.

— А я ведь жил в гагаузской деревне, — задумчиво сказал П. — Три недели. В Виноградовке. В той, которую проезжали. В доме раскулаченного. Много земли до 1940 года у них было, работники. У него в доме одно время молитвенное собрание было. Все честь по чести — принимали. Кормили — я тогда после травмы сюда на виноград приехал. Все, вроде бы, как надо, но… Но… не схожусь! Может, он на жизнь обиженный? Ведь — раскулаченный.

— А ты знаешь, — сказала Галя, — а ведь мой прадед тоже раскулаченный.

— Разве? — удивился П. — Не знал.

— Да. Только ни у него, ни у родни никогда никаких батраков не было. В нашей деревне вообще кулаков не было. Все работали сами. Просто семья его была большая, работящая — вот дом и был самым большим и самым в деревне красивым. А большевики пришли — все отняли, дом тоже.

— Прадеда, понятно, не расстреляли. А ссылали?

— Нет. Никого не сослали, они так в деревне жить и остались. А в доме нашем сначала сельсовет был, а потом клуб сделали. До сих пор дом стоит. Я, когда в школе училась, на лето в деревню приезжала, так в кино, представляешь, в собственный дом ходила. Знаешь, как это было интересно! У нас в деревне поход в кино — целый ритуал: гладиться мы начинали с утра… И, знаешь, ведь с запасными туфлями ходили: туда — в новых, выбираешь куда ногу поставить, а обратно — темно, грязь, да никто и не видит, так назад — в стареньких…

У П. аж горло сдавило. Но он с собой справился.

— Сейчас внукам награбленное возвращают, — дом можно вернуть.

— Я знаю. Но никто из родственников не стал связываться. Ну их. Пусть берут, если они такие жадные… Да и раз это произошло, то нас, наверное, от этого имущества надо было освободить. Не нужно оно нам тогда было… — Галя помолчала. — А деду как сыну раскулаченного во время войны оружие не давали. Так он всю войну кашеваром и был. Каждый день в окопы ведра с едой носил. Без оружия…

— Неблагонадежный?

— Да. Он хотел воевать, просил оружие, ведь все равно на передовой, но коммунисты не давали…

— И выжил, — задумчиво сказал П. — Всю войну под пулями, да притом не в окопе, — ведро ведь ползком не пронесешь. Интересная ведь деталь! Всю войну и это притом, что средний срок жизни на передовой — три дня… Получается, был сохранен!.. Скажи, а этот дед по отцу или по матери?

— По матери.

— Значит, по законам психологии я должен на него больше походить, чем на другого деда. Похожие мы, значит, получается. Только вот чем? Он что, крупный был?

— Нет. Совсем наоборот — небольшого роста. Плотником был. Да каким! Его даже из дальних деревень нанимали. А мы, дети, всегда ждали его возвращения. У нас даже такое соревнование было: кто первым к нему добежит. Какой визг стоял, пока бежали! Но у него все равно всегда конфет на всех находилось. Ради чего тогда бежали — не знаю… Как бы далеко он ни работал, никогда там ночевать не оставался — всегда домой приходил. Пешком по много километров приходилось идти. Он вообще любил ходить…

— Так! Вот и первое сходство! Когда идешь, лучше всего думается! Я тоже по несколько часов в день пешком хожу… Может, он нарочно работу в дальних деревнях выбирал, чтобы было оправдание пройтись подумать?.. Похоже… А вот насчет конфет с меня спрос никакой… Значит, говоришь — неблагонадежный?.. Интересно получается! У меня отец хотя и не был репрессирован, но угодником не был. В конце концов, и твой дед, и мой отец под пулями были сохранены… А ты знаешь, ведь был в жизни отца такой бой, когда пройди пуля в полумиллиметре в стороне — и я бы никогда не родился… — И П. рассказал, как это было.

— Интересно. Может — совпадение? — сказала Галя. — Случайность?

— Может быть, — пожал плечами П., — хотя случайно даже кирпич на голову не падает… Но я еще одного знаю, который всю войну на фронте — и тоже целым остался. Как он мне помог! Это ж потрясающая история! Я тогда после болезни в разрушающемся доме жил, на севере Молдавии… — И П. рассказал. Коротко. Но про прощальные, уже в дверях, слова деда, что он — русский, и что дети его — в России, не сказал — зачем?