Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Крупп так был уверен, что о Бушмансхофе ничего не узнают, что здания этого концлагеря даже не были разрушены. Они так и стоят, эти семь низких длинных бараков, на первый взгляд неотличимых от тех, что были в Аушвице. Однако небольшая разница была.

В Бушмансхофе (другое название Верде-Вест) никогда не существовало проблемы дисциплины, поскольку самому старшему из заключенных было около двух лет, и все были очень слабенькие. Значит, нет нужды и в колючей проволоке. Гость, знакомый с историей этого заведения, удивился бы телевизионным антеннам на крышах бараков – впоследствии их превратили в приют для бедных. Однако все, кому известно, что такое концлагерь, сразу поймут: здесь некогда находился один из них. Правда, маловероятно, что сюда может попасть посторонний. Со всех сторон лагерь был окружен густым березовым лесом, а ближайший поселок Верде-бай-Динслакен (вовсе не тот Верде, о котором говорил автор «Представителя») так мал, что даже не обозначен на карте.

Анна Деринг, последняя сестра-хозяйка в Бушмансхофе, выглядела цветущей пышной женщиной, и, как говорили, она мало изменилась за послевоенные годы. Она так же не любила отвечать на трудные вопросы, как и в 1948 году в Нюрнберге, когда давала свидетельские показания. При встрече спустя годы она сначала приветствовала автора этих строк самой любезной улыбкой, на которую способны гостеприимные немецкие хозяйки. Потом, когда стало ясно, что за вопрос будет интересовать собеседника, она замкнулась в себе. Нет, она ничего не помнит. Нет, она никогда не бывала на тех могилах. Да, они все еще там. Здесь может помочь только Бог.

В таверне на Гинденбургштрассе один старик вспомнил место захоронений. С его помощью автору удалось отыскать странный уголок ближайшего местного кладбища. Это пустырь, на котором расположены несколько рядов могил, всего, по подсчетам старика, около ста (он пояснил, что остальные находятся на более обширном кладбище Фридрихфельд, неподалеку отсюда). На каждой из могил лежит небольшой камень с номером, который некогда был присвоен в лагере похороненному здесь младенцу.

Можно явственно различить некоторые цифры, например «149», «250», «211», «18», «231». Здесь они никому ничего не говорят. Однако среди нюрнбергских документов сохранилась и регистрационная книга, которую вел Фовинкель, клерк регистрационного отдела в Верде-бай-Динслакен. Он сделал пояснительную надпись, что здесь содержатся «имена детей восточных работниц, чьи дети умерли в детском лагере Верде-Вест «Гусштальфабрик», главного завода фирмы Круппов в Эссене в период с августа 1944-го по март 1945 г.». Из этих записей мы узнаем, что за номером 149 скрывалась Валентина Рабзева, которая прожила меньше месяца и скончалась от «общего ослабления организма», за номером 250 значился Эдуард Молчусный, погибший от «недоедания» в четыре месяца двадцать дней, номер 211 означал Владимира Ходолова, скончавшегося от «неизвестной» причины в шесть с половиной месяцев, что номер 18, Лидия Золотова, умерла от пневмонии на пятьдесят девятом дне жизни, а Николай Котенко, обозначенный номером 231, скончался в два с половиной месяца от туберкулеза. Если скептики усомнятся в данных господина Фовинкеля, не поверив, чтобы современный промышленник мог быть причастен к гибели стольких неповинных душ, то они могут обратиться к конфискованным документам самой фирмы. Вот, например, запись от 2 января 1945 года:

Как это могло случиться? Крупп обвинял во всем некомпетентных подчиненных и скверную систему набора в ведомстве Заукеля. На Нюрнбергском процессе один из свидетелей защиты, доктор Шрибер из министерства Шпеера, также выдвинул версию некомпетентности поставщиков людей. Этот человек, гордо сообщивший, что был награжден «мечом СС», Рыцарским крестом и золотым памятным знаком партии («за организацию производства целлулоида из картофеля»), поучал судей тоном выведенного из себя педанта: «Господин председатель, не знаю, известно ли вам, что если промышленник в 1943–1944 годах получал сотни иностранных рабочих, то среди них было много детей, которых он вовсе не мог использовать… Я сам промышленник и могу об этом судить».

Под детьми Шрибер, собственно, имел в виду детей младше пяти лет; шестилетние уже зачислялись в рабы и носили форму детей-рабов, белые куртки с вертикальными полосами. Однако обитатели Бушмансхофа принадлежали совсем к другой категории. Они родились в рейхе, в плену у Круппа, и их рождение было следствием разрешения «родственникам… находиться вместе». Принятое, по-видимому, из соображений гуманности, но непродуманное, оно привело к ужасным последствиям. Когда жены и мужья жили вместе, у них рождались дети, но, поскольку фирма требовала, чтобы женщины быстро возвращались на работу, младенцы становились самыми уязвимыми узниками Круппа.

Дети начали рождаться в 1942 году, через девять месяцев после того, как первые семьи с Востока прибыли в Эссен. Рапорты начальников лагерей о случаях беременности стали причиной головной боли одного из заместителей самого Альфрида. Это был Ганс Купке, назначенный главным управляющим лагерей. Купке дал приказ отправлять таких рожениц в специальное отделение одной из больниц фирмы под надзор крупповских гинекологов. Как писал он сам позднее, «часть больничной территории была огорожена. Туда и отправляли этих женщин. По прошествии трех, максимум шести недель после родов женщин отправляли обратно на работу, а дети оставались там».

Но это было лишь временным решением проблемы. Уже к осени количество рождений значительно возросло, и больничные врачи не могли наблюдать за детьми. «После консультаций» (Купке не уточнил, с кем именно, но его начальником был Альфрид Крупп) он решил «создать где-нибудь в сторонке лагерь для этих детей». Так был избран Бушмансхоф. В то время, в январе 1943 года, по его словам, «было, кажется, около 120 таких детей. За ними присматривала женщина, которая была поварихой и одновременно – прислугой. У нее в подчинении находилось достаточное количество женщин с Востока».

Первоначально их было 20 человек, украинок, чьи дети находились теперь в Бушмансхофе. Им повезло, потому что самыми несчастными из всех рабов Круппа были матери, разлученные с новорожденными.

Формально они имели право на посещение раз в неделю, но, по словам Анны Деринг, на самом деле приходило только человек 15. Причина была не в их небрежности, а в правилах распорядка на работе и после работы, а также в том, что многих переводили на заводы за пределами Рура. Да и до Эссена далеко.

За преступления Бушмансхофа не может нести ответственность только один человек. Конечно, вина лежит на Альфриде, тем более что он, насколько известно, ни разу не инспектировал этот лагерь. Служащие Круппа старались сделать что могли, но в условиях жесткой регламентации военного времени возможности их были ограничены. Иоганн Винен, начальник лагеря в 1944 году, говорил, что хотел иметь «большие светлые комнаты», кровати с постельным бельем и горячую воду. Он рассказывал, что ласково обращался с детьми, и в своих показаниях с гордостью сообщил: «Мы даже раздобыли немного пеленок».