После нас - хоть потом - Евгений Лукин

Разобравшись с домовладельцем, Кормильчик велел Анчутке пройти за ним в кабинет и там продолжить разговор по душам. Проникнув сквозь стену в замурованную кладовку, они застали внутри старшого по масти, того самого, что давеча накинулся на курильщиков в ванной.

— Лахудрик приходил… — отрапортовал он Кормильчику. — Этот… гороховый…

— И чего он?.. — вяло спросил главарь.

— Заказ предлагал… Проспект Ефрема Нехорошева двадцать один… Ну, угол Нехорошева и Нострадамуса…

Кормильчик медленно повернулся к домовому. Тот прыснул.

— Спрашиваю его: «Квартира десять, что ли?» — прикрывая ротик ладошкой, продолжал старшой. — А он говорит: «Ага…» Ну и послал я его… к Порфирию… А то мы тут про Нику ни разу не слышали!.. Сами пусть, короче, разбираются…

Кормильчик расслабился.

— Это ладно, ладно… А кроме заказа?.. Домовой взглянул на Анчутку, моргнул — и вдруг замер, как бы о чем-то с испугом припомнив. Опасливо косясь на беженца, он увлек Кормильчика в угол, где принялся что-то ему нашептывать на ухо. Главарь слушал и хмурился. Потом поднял на Анчутку исполненные внезапного интереса глазенки.

— Братан, братан… — с недоумением молвил он. — А ну-ка скажи еще раз… Когда ты переправлялся?..

— Вчера вечером… — отступая, пролепетал Анчутка.

— Это когда заставу в ружье подняли?..

Анчутка пошевелил непослушными губешками, но горлышко его смогло издать лишь слабенькое мелодичное сипение…

— Бра-та-ан… — Кормильчик был искренне огорчен. — Ну ты так все складно говорил… Я тебе почти поверил…

И Анчутка почуял нутром, что пора убегать.

И все-то в этой жизни выходит навыворот. Добрая четверть восточной окраины лежала в руинах, а дом, с которого начали, собственно, ломать, стоял себе целехонький, если, конечно, не брать во внимание смятый гусеницами штакетник, сломанные яблони да зияющую дыру в стене.

Подполковник Выверзнев захлопнул дверцу и, прищурившись, огляделся. Происходящее напоминало ударную комсомольскую стройку, как их рисуют в учебниках истории. Чумазые парни с загорелыми, припудренными белесой пылью спинами катили тачки, полные рябенько сверкающих осколков, и сваливали груз куда ни попадя. Время от времени где-то неподалеку звонко ахали несильные взрывы. Все правильно — без воронок в асфальте тоже никак нельзя…

— Матвеич… — окликнул Николай.

Ответственный за акцию стоял в мятом своем пиджачишке на пухлом кургане мусора и, как некий демон, вдохновенно дирижировал всей этой симфонией хаоса. Услышав зов, опустил руки, обернулся, всмотрелся.

— Подойди, дело есть…

Матвеич отряхнул ладони и, осмотрительно ступая, — снизошел. Поздоровались.

— Ну ты что ж творишь, Матвеич?.. — с упреком сказал Николай. — Додумался: средь бела дня ломать! Тут американцы по-над крышами туда-сюда мотаются… Они ж все это на пленку запишут! Как бы подтверждая справедливость слов подполковника, за поблескивающей вдалеке Чумахлинкой немедленно отозвались натужные хриплые басы — и вскоре над окраиной проплыл неуклюжий разведчик, а за ним — все та же группа прикрытия. Николай и Матвеич задумчиво посмотрели им вслед.

— Да сотрут потом… — беспечно утешил Матвеич. — Оно им надо?..

Подполковник хмыкнул, почесал надбровье и, не найдя, что ответить, махнул рукой. Конечно, Матвеич, как всегда, был прав. Ну на кой дьявол американцам собирать компромат на Баклужино? Их что, за этим сюда посылали?..

Повернулся и пошел к домику с пробоиной в стене. По пути подобрал шершавый осколок, осмотрел. Кусочек смертоносного металла был изрядно поглодан коррозией. Ну, Матвеич!..

Проходя по раздавленной гусеницами кирпичной дорожке, Николай рассеянно обронил железку в промятую гирей дыру… Какая же это, интересно, сволочь наличники с окон поснимала? Мародеры или сами хозяева?.. Вяло размышляя на эту тему, подполковник отворил болтающуюся на одной верхней петле дверь и вошел в дом. Там уже вовсю работала экспертиза.

— Значит, так… — бодро потирая руки, обрадовал Николая юный круглолицый Сашок. — Спал он на топчане, аура — мощная, вся комната заряжена, а уж про топчан и говорить нечего — до сих пор как в облаке…

— Формула ауры?.. — процедил Николай. — Или вы еще не вычисляли?..

— Уже начали, — заверил Сашок. — Сейчас будет…

И указал глазами на припорошенное известкой приземистое дощатое ложе, где, призадумавшись надолго и всерьез, стоял раскрытый компьютер типа ноутбук. А может, и не призадумавшись. Может, просто зависнув…

— А Павлик?..

— Свидетелей опрашивает… — Сашок мотнул головой в сторону смежного помещения, откуда сквозь трещину в стене просачивались ябедные детские голоса.

Николай молча кивнул и двинулся в указанном направлении. В соседней комнате угрюмый долговязый Павлик сидел на положенной набок табуретке (обычный колдовской приемчик) и недоверчиво выслушивал незримых свидетелей. На грязном полу, усыпанном лепестками побелки, стоял торчмя служебный диктофон с тлеющим рубиновым огоньком.

Завидев начальство, Павлик неторопливо поднялся во весь свой долгий рост, а оба свидетеля, видя такое дело, поспешно явили себя глазам вошедшего. Разумеется, домовые… Один — трехцветный короткошерстый, другой — темно-серый с подпалинками.

— Ну? Что? — несколько отрывисто спросил Николай.

— Он… — удовлетворенно сообщил Павлик. — Все совпадает — ряса, орден, словесный портрет…

— Кто «он»? — буркнул Николай, доставая пачку сигарет. — Выражайся яснее…

Павлик смутился.

— Н-ну… Африкан… Кто ж еще?.. И домовой с ним был. Дымчатый…

— Точно? — спросил Николай, прикуривая.

Обидчивый Павлик немедленно вспыхнул, ощетинился. Колдун — он и есть колдун: либо тупой — не прошибешь его ничем, либо такой вот — капризный, вспыльчивый…

— Сразу же проверили! — сказал он, оскорбление вскинув круглые мослы плеч. — На стропиле шерстка осталась. Порознь ночевали: Африкан — здесь, домовой — на чердаке…

— Кличка домового?

— Говорят, не представился. А вел себя нагло… Хогя и врал, что раньше Африкана в глаза не видел…

— А еще… а еще… — захлебываясь, вмешался один из свидетелей (лопоухий трехцветка). — Еще он сказал, что в армии служить не будет — ножка хромая, вот…

Выверзнев и Павлик переглянулись. Особая примета? Ну это уже кое-что…

— Правая?.. Левая?..

Теперь переглянулись домовые.

— П-правая… — не совсем уверенно вымолвил тот, что с подпалинками, и, оробев, отступил за спинку трехцветного.

— Что ж, не заметили, на какую ногу хромает?