На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

Из местных цветных они никого не знают, ни с кем не общаются и всем довольны.

– Фью-ю! – присвистнул Смирнов. – Подбирают кадры?

– Похоже. Но не только. Это имение имеет свою историю. Рассказывать долго, но из его владельцев никого не осталось в живых. Убили всех. Убили страшно. И было это вполне справедливо. Все рабы, все до единого, ушли. Исчезли из этих мест.

– Но это обычная история, – пожал плечами Нихо Тиан Або. – Таких имений пруд пруди.

– Верно, – Золотарёв отхлебнул из кружки. – Чай чудный. С травами, ребята?

Гичи Вапе молча кивнул.

– Так вот, таких имений множество. Но это с подозрительной скоростью оформлено как выморочное и куплено Бредли за бесценок. Но буквально за полчаса до торгов у Бредли не было даже имперской мелочи, не говоря о наших кредитках. Но на торгах он вываливает кучу кредиток, а остальные покупатели перестают интересоваться этим имением. С той же скоростью Бредли оформляет владение как собственность и разворачивает кипучую деятельность лендлорда. Он нанимает, увольняет, нанимает других, третьих… Он удачлив. Во всём. Ребята, удаче надо помогать, удачу надо делать. Пусть комиссия выяснит хотя бы, кто эти цветные, как их зовут, откуда они и как попали сюда. Хотя бы это. А вы попытайтесь увезти парня. Я думаю, у него уж точно во чужом пиру похмелье, – и Золотарёв с усмешкой повторил. – Жалко парня.

– Посмотрим по обстоятельствам, – кивнул Гичи Вапе. – Но мы даже имени его не знаем. Если он будет на переговорах, тогда можно будет попробовать. А если нет? Искать его по всему имению?

– Это понятно. И всё же попытайтесь.

Горин задумчиво покачал головой.

– Я не думаю, что после беседы с вами, Коля, он согласится куда-то ехать.

– Со мной, конечно. Но с вами, Тимофей Александрович, с ребятами?

– Мы были вместе, Коля. Вы представились Бредли как сотрудник администрации. И для него вся администрация – это вы.

– Нам он тоже не поверит, – Нихо Тиан Або встал и прошёлся по комнате. – Я согласен, что парня жалко, но… но вряд ли мы сможем что-то сделать. В этой резервации вообще трудно. Они все из разных племён. Языка не знает никто. Двоих убили сразу, как только они пошли на контакт.

– Оба давали информацию об этом парне?

– Да, Коля. Мы твёрдо знаем о нём одно. Он не из этой резервации. И ещё вопрос. Зачем он туда приезжал? Что ему, пастуху Бредли, понадобилось в резервации?

– Нихо, ты молодец! Это я совсем упустил.

– Не горячитесь, ребята, – Горин тяжело встал. – Посмотрим по обстоятельствам. Но, – он обернулся в дверях. – Но, если мы действительно хотим поговорить с ним, ехать надо завтра. Думаю, что к нашему приезду по графику мы его уже не найдём.

– Значит, завтра, – Гичи Вапе встал, собирая посуду.

Имение Джонатана Бредли

Время у костра – святое время. Время отдыха. Вечер тёплый, и Андрей только накинул рубашку, не надевая в рукава. Потрескивает огонь, пофыркивают невдалеке лошади, где-то подают голоса ночные птицы.

– Макушку лета прошли.

– Точно?

– Наверное. Трава меняется. И… возьми карту. Нам сколько кочёвок осталось? У меня две выходит.

– Завтра гляну. К границе погоним?

– Возьмём от камня правей. Там ещё много. И орехи недалеко.

– Если их из резервации не обобрали, – Эркин подправил огонь.

– Они жратву не пропустят, – рассмеялся Андрей. – Рвань дерьмовая, – и тут же осёкся. – Ничего что я так? Про твоих?

– Они мне не свои, – усмехнулся Эркин. – Я сам по себе. Ты ж не обижаешься, когда я или кто беляков кроем? – Андрей молча мотнул головой. – Ну вот. Так чего ж? А что рвань они, я и им это в лицо сказал. Лень иголку с ниткой взять, ходят… сверкают… Рвань и есть. И ещё обижаются, что их не нанимают. Кто наймёт такого?

– Точно, – кивнул Андрей. – В лагере так же. Чтоб в хорошую бригаду попасть, надо вид иметь. А в рванье… пошёл на самую говённую и покланяйся ещё.

– А в городе вспомни. Этого… Шагги-Лохмача. Пока ему его Милашка лохмы не обкорнала и штаны не зашила, он и бегал шакалил. А вид стал, его и нанимают, – Эркин рассмеялся. – Мне, когда щёку развалили, тоже с работой плохо было. Морда наперекосяк, глаз подбит… Одежда спасала.

– Ну, за этим ты всегда следишь.

– А что, как эти ходить? Он два пера в волосы воткнул и красуется, – Эркин презрительно сплюнул в костёр. – На хрена мне эти игры.

Андрей кивнул и рассмеялся.

– Ты чего?

– А ничего. Фредди нет, а мы как при нём. Языки держим.

– Это когда ты лагерь помянул, ты язык держал? – прищурился Эркин.

– Ну это, а так-то… Остальное и при нём можно было.

– Можно, – кивнул Эркин. – Но не хотелось.

– А ведь он не сволочь, – заметил Андрей.

– Не сволочь, – согласился Эркин. – Но плетью помахать любит. Но это у всех беляков так. А так… Я всяких повидал. И в имении, и раньше. Есть сволочи, пакостники, подлянку рабу устроить им в радость. Были и так… дураки злобные… Вот ты, помнишь, спрашивал про добрых. Всякие были, но добрых… И доброта их тебе же боком выходит.

– Так ни единого раза?

– Всяко бывало. Вот помню, в питомнике ещё, надзиратель был, так он нас петь учил. Ну, блажь такая у него. Нет, не петь, а он стихи нам читал и повторять требовал. Не запомнишь с ходу, получишь по морде.

– А запомнишь? Пайку?

– Фиг тебе. Па-айку! Паёк за подлость давали. Запомнишь, повторишь, тогда не бьёт. Ну вот, я и запоминал. Неохота, понимаешь, с опухлой мордой ходить. А тут в камере у нас заварушка вышла. Подрались и уложили одного. Насмерть.

– Заслужил?

– А то! А он сильный был. И белякам втемяшилось, что мы все сговорились. Меня и дёрнули в надзирательскую. Он, надзиратель этот, хвастал раньше мною. Поставит и пошёл. Читает первую строчку, а я должен до конца шпарить. Им и нравится, ржут. Ну вот, привели меня. Вы, дескать, ночью без передыха треплетесь, повтори, что ночью говорили.

Андрей выругался.

– А ты?

– А я что? – Эркин развёл руками. – Говорю, не помню. А, так ты стихи с ходу, а здесь не помнишь?! И поплясал я под током… день потом валялся. Вот и скажи, добрый, надзиратель этот, или как?

Андрей задумчиво покрутил головой, помолчал, глядя в огонь.

– Значит, ты их и поёшь?

– Не все. Их много запомнил. Потом в Паласе пел когда, и их пел.

– А ты… пел там?

– Не только, – засмеялся Эркин. – Пение – это так, для затравки. Основная работа другая. Там уже не попоёшь. Язык