Все о Москве - Владимир Гиляровский

Но в восьмидесятых годах прошлого столетия бояться конкуренции частных театров Императорским являлось уже полным абсурдом, и если это существовало, так только по вине сухого формализма.

И трудно было пробить в нем, заскорузлом, брешь, чтобы создать в столице свободный, частный театр.

Это был первый шаг освободительного движения, начавшегося с искусства и дремавшего с той поры четверть века.

И сама канцелярщина с ее атрибутами вызвала это движение и создала свободный театр в конкуренцию казенному.

Создала женщина, не ужившаяся с этим формализмом в то время, когда другие, и великие таланты в том числе, подъяремно переносили все и не стремились к свободе искусства.

Много лет спустя я от А. А. Бренко слышал лично такие откровенные слова:

– Меня душили ужасные порядки и неволя на службе в Малом театре! Свобода искусства был мой идеал. Я столько видела несправедливости, что моя душа была возмущена ужасными порядками, и я решилась побороться с этим злом. Я решила создать театр на других началах, свободный от рутины и казенщины, театр, где бы царствовало братство и товарищество на честных условиях…

Так думала А. А. Бренко, затевая свое огромное предприятие. Начала с небольшого.

Она достала от комитета «Христианская помощь» разрешение давать литературные и музыкальные вечера и читать на них сцены из драм и комедий.

Комитет посадил своего кассира. Убыток за первый сезон 6.000 р.

Но это разрешение А. А. утилизировала так: 1) она устроила дебюты для провинциальных артистов и выбрала лучших из них; 2) она познакомилась с формою разрешения и поняла, через кого и как вести хлопоты.

Поехав в Петербург, она сумела выхлопотать разрешение ставить «сцены из пьес» на имя некоего С-ва, которому платила за это 26 р. в месяц.

На свое имя она боялась брать разрешение, опасаясь служебных интриг.

Зимой 1880 года начались «чтения из пьес» в театре пассажа Солодовникова.

Конечно, эти «чтения из пьес» были полные спектакли, в костюмах – все как следует, но… под дамокловым мечом.

Стоило какому-нибудь чиновнику донести, что пьесы играют полностью, – и конец делу!

И эта грозящая власть давала себя знать молодой артистке и ее сотрудникам. Тем не менее, с весны 1880 года в доме Малкиеля, на Тверской, архитектор М. Н. Чичагов, при совместной работе В. Н. Андреева-Бурлака, отделывал роскошный театр.

Бронза, мрамор, лепные работы, зимний сад.

9 сентября 1880 года роскошный, шелковый, с вышитой золотом бархатной драпировкой занавес взвился и открыл сливкам Москвы, наполнившим роскошный зал первого частного театра, «сцены из комедии «Ревизор» в исполнении лучших артистов…

В Пушкинском театре служили: г-жи Стрепетова (300 за выход), Немирова-Ральф, Глама-Мещерская, Рыбчинская, Понизовская, Броздина, Чернова, Волгина, Красовская, Добрынина, Лола, Черкасова, Козловская и др., и гг.: Писарев, Андреев-Бурлак, Киреев, Чарский, Далматов, Холодов, Васильев, Горев, Шмитов, Красовский, Калинович, Стружкин, Иванов-Козельский и мн. др.

В Пушкинском театре впервые были практикованы по праздникам утренние спектакли, знакомившие учащуюся молодежь с образцовым репертуаром и лучшими артистами.

Впоследствии утренние спектакли перешли и на Императорские сцены.

Летом труппа играла в театре Петровского парка.

Помню, – на одном из спектаклей присутствовал И. С. Тургенев. Его провели в директорскую ложу, и когда он показался в театре, – вся публика встала со своих мест.

Помню еще, когда А. Н. Островский читал в фойе Пушкинского театра «Свои люди – сочтемся», перед постановкой этой пьесы.

Многие пьесы Островского были в репертуаре и, обставленные великолепно, имели громадный успех.

Но все же шли «сцены из пьес».

А. А. Бренко тогда вновь отправилась в Петербург хлопотать, чтобы разрешены были к постановке пьесы целиком. Покойный князь В. А. Долгоруков представил ее графу И. В. Воронцову-Дашкову, который лично доложил Александру III просьбу А. А. Бренко. Была назначена театральная комиссия под председательством министра внутренних дел графа Н. П. Игнатьева при участии А. Н. Островского, и, наконец, появилось разрешение ставить на частных театрах пьесы целиком.

А. А. Бренко все свое солидное состояние и состояние своего мужа, известного музыкального критика и присяжного поверенного О. Я. Левинсона, положила на любимое ее дело, начавшееся Пушкинским театром, перешедшее потом в театр Корша и Художественный.

Создав свободный театр, А. А. Бренко пришлось впоследствии личным трудом зарабатывать хлеб. Она открыла в Петербурге театральную школу, но болезнь и опять российский «формализм» заставили ее прекратить дело.

В настоящее время она в Москве дает уроки театрального искусства, имея двух-трех учениц. Живет в бедности, но, глядя на свободные московские частные театры, она горда своим сознанием:

– Это сделала я!

9 сентября большой праздник всех частных театров столицы.

И ее праздник!

Были в те времена в Москве беспризорные и безнадзорные ребята, которые ночевали на чердаках, в помойках, в водосточных трубах, воровали с лотков и поездушничали, то есть по вечерам выхватывали с экипажей у едущих на вокзал пассажиров вещи или вырывали сумочки у дам и бесследно исчезали в столичной темноте.

Была и совсем мелкота, которая являлась по ночам в полицейские участки, и их оставлял дежурный переночевать, а какой-нибудь сторож и кусок хлеба сунет.

Были тогда богачи. Укажу на одного, о котором придется говорить в этом рассказе, – это бакинский нефтепромышленник Шамси-Асадулаев, который владел роскошно отделанным домом на Воздвиженке, где теперь помещается «Крестьянская газета».

Шамси – бывший простой носильщик в Бакинском порту – оказался владельцем участка, в котором забили нефтяные фонтаны, и в один год сделался миллионером. Потом переселился в Москву, женился на русской, некоей Марье Петровне, особе еще молодой, высокого роста, весьма дородной и знавшей, как пожить. Она одевала своего старого азиата в черный сюртук, в котором он молча и встречал гостей на беспрерывных пирах в своем новом дворце.

А в Баку у него осталась семья, взрослые красавцы сыновья и жена.

Конечно, семья была против этой женитьбы и жаждала мщения. Постановили убить и жену и самого Шамси.

Вот тут-то мне и пришлось совершенно случайно вмешаться в это дело.

Началось с того, что, присутствуя по какому-то крупному делу в окружном суде для газетного отчета, я попал «под суд».

Попасть «под суд» – тогда обозначало спуститься в нижний этаж здания суда, где был буфет.

Во время перерыва заседания я вхожу в буфет и вижу: за угловым столиком одиноко сидит знаменитый адвокат, мой добрый приятель – Ф. Н. Плевако. По воскресеньям я нередко бывал у него на пироге в его доме на Новинском бульваре…