Кровавый век - Мирослав Попович

Мадрид. 1936

Трагическая история борьбы испанских республиканцев против мятежников и их фашистских союзников в целом хорошо известна. Лишь часть правды состоит в том, что мужественные защитники республики проиграли войну, потому что не могли устоять против численно и особенно технически преобладающего врага, и в первую очередь – зарубежной интервенции. Республика в Испании терпела поражения и даже, возможно, была обречена в силу своей внутренней слабости. Хотя план решительного и быстрого военного переворота провалился и война, вопреки воле заговорщиков, приобрела затяжной характер, Франко мог раздавить демократов значительно раньше. Он преднамеренно действовал медленно и основательно. У республиканского правительства сначала почти не было организованной военной силы, оно опиралось главным образом на города с их либеральной интеллигенцией, образованной молодежью и рабочим классом, а наиболее урбанизированными и промышленно развитыми районами страны были этнически не испанские Каталония и Баскония. Шансов на победу у левой демократии, против которой сплотилась вся националистическая и консервативная католическая Испания, с самого начала практически не было.

Баррикады из убитых лошадей. Барселона, июль 1936 года

Однако какой отвратительной была эта генеральская хунта! Насколько морально ниже республиканцев оказалась старая Испания! Предоставим слово объективному историку: «Участие Франко в астурийской кампании 1934 г. (по подавлению движения шахтеров. – М. П.) позволяло предположить, что он будет относиться к рабочей милиции, которая будет оказывать сопротивление его продвижению на Мадрид, как к марокканским племенам, которые он усмирял с 1912-го по 1925 год. На первой стадии он будет вести себя так, будто воюет не с испанцами, а с расово неполноценным врагом. Везде, где пройдут его марокканские наемники, они будут сеять страх и ужас, грабить взятые города и села, хватать и насиловать женщин, убивать пленных и издеваться над трупами. Франко допускал, что так и будет, и написал книгу, в которой ясно выражал свое одобрение подобным действиям».[476] И на второй, и на последующих стадиях было все то же и еще страшнее. Поэтому Франко и не спешил с радикальными операциями – он стремился как можно дольше продлить военное положение и истребить физически всех, кто сопротивлялся мятежу. Даже Гиммлер, приезжая к Франко давать советы, рекомендовал ему смягчить карательную политику, но генерал был неумолим в своей холодной ярости. Британский фельдмаршал сэр Филипп Четуод, который занимался в Испании проблемой обмена военнопленными, писал в 1938 г. лорду Галифаксу: «Вряд ли в моих силах передать тот ужас, который я почувствовал после встречи с Франко три дня тому назад. Он хуже, чем красные. Я так и не убедил его прекратить казни несчастных пленных».[477]

Франко – майор Иностранного легиона. 1929

Исключительная жестокость с самого начала была свойственна мятежникам, а особенно Франко – тогда еще только одному из руководителей, известному как организатор ужасного Иностранного легиона в Марокко. Франко повторял, что спасает Испанию и католическую церковь от масонов, большевиков и евреев. И церковь перешла от доброжелательного нейтралитета к открытой поддержке мятежников. В июле – октябре 1937 г. отношения между Франко и Ватиканом были нормализованы, к мятежникам прибыл временный представитель папы. 14 сентября 1938 г. папа в пастырском благословении назвал поступки республиканцев диким варварством, а действия националистов – христианским героизмом. Через две недели церковь в пастырском послании «Два города», написанном епископом Саламанки, приравняла демократию с градом земным, где господствуют ненависть, анархия и коммунизм, а мятежников – с градом небесным, в котором правят любовь Господня, героизм и мученичество. Здесь впервые были сказаны слова «крестовый поход».

Франсиско Франко Баамонде

Нарастающие репрессии вынудили церковь попробовать остановить волну жестокости; в августе 1939 г., уже после победы, кардинал Гома в пастырском послании «Уроки войны и обязанности мира» призывал к социальной справедливости, реформам и прощению, осудил возвеличивание государства. Особенно мужественно держал себя архиепископ Андалусии кардинал Педро Сегура, который в своем кафедральном соборе в Севилье систематически выступал против зверств националистов. Франко эти выступления святых отцов привели в такую же ярость, как и действия «масонов, либералов и социалистов».

Франко и кардинал Сегура. Севилья, 1939

Унылую безнадежную консервативность победного испанского национализма иллюстрирует знаменитый памятник погибшим, который кое-кто трактовал как знак лояльности ко всем жертвам гражданской войны. В действительности Франко задумал это колоссальное архитектурное сооружение как исключительный по своим масштабам памятник «крестового похода» и «героических жертв, принесенных во имя победы». Он сам сделал несколько эскизов и поставил перед архитектором задачу связать современность с эпохой Карла V и Филиппа II. Место для мемориала Франко избрал в долине на северо-востоке от Мадрида, окруженной величественными гранитными горами Сьерра-де-Гвадаррама. Строительство продолжалось двадцать лет; оно захватывало Франко почти так же, как и любимое его занятие – охота. Для работы над сооружением памятника были привлечены остатки пленных республиканцев (всего двадцать тысяч человек, из которых во время работ умерло четырнадцать тысяч). В скалах была вырублена огромная базилика, построен монастырь и возведен крест высотой в 150 метров. Стоило все столько же, сколько во времена Филиппа II Эскориал.[478]

Долина погибших. Испания

Ассоциации со временами «Непобедимой армады» не случайны: испанский национализм вступил в XX век в атмосфере ностальгической тоски по большой империи – в конце предыдущего века Испания потеряла в войне с США Филиппины и Кубу, последние заморские владения, и теперь могла радоваться только северной Африке. Испанская традиция знает воспетую и оплаканную еще Сервантесом детскую доброту и детскую жестокость ее рыцарей; гордых, воинственных и беспощадных испанцев в старой Европе ненавидели, но от того времени конкистадоров в Испании остались следы настоящего величия. Тот ужас, который навевали легионеры Франко своим безграничным некрофильством, своим традиционным ревом: “Viva el muerte!” – «Да здравствует смерть!», не имел теперь за собой никаких исторических ценностей. И сам Франко, склонный к полноте лысеющий человечек, скорее напоминал Санчо Пансу, который изо всех сил тщился изображать Дон Кихота. В окружении Франко были и политики фашистского толка, последователи Гитлера, и консерваторы, которых больше тянуло в сторону Англии. Сам хитрый и недалекий каудильо ориентировался на Гитлера и Муссолини, но понимал, что военная слабость Испании не позволит ей вести серьезных операций против Гибралтара, и до конца войны так и остался нейтральным, поддерживая контакты с Англией, и только послал в Россию «голубую дивизию» добровольцев.