Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

— А девочки? — ревниво спросила Ханна.

— Их мы разместим в соседнем пакгаузе, — ответил Робертсон.

— Детям здесь будет хорошо, — согласилась Ханна. — Но как быть с ночлегом? Не перенести ли сюда матрасы и постельное белье?

— Это ни к чему. Колония будет находиться на берегу только днем, во время грузовых работ. А ночью — снова на пароход, на свои спальные места.

— А как будем кормить? Тысяча голодных ртов — это не шутка, — не унималась Ханна.

— И это продумано. Мы не станем отключать судовые кухни… А овощи, фрукты, хлеб и молоко будем доставлять из города.

Такой ответ вполне удовлетворил миссис Кемпбелл. Зато у Бремхолла были свои вопросы и сомнения. Он напомнил, как мальчишки убегали из Водсворта. Даже полицейские не могли совладать с их предприимчивостью и хитростью.

— Детям не разрешен выход в город, — успокоил его Свифт. — Отказано также русскому персоналу и военнопленным. Разрешено только тем, у кого американский паспорт и французская виза.

— Наших подростков это не остановит, — махнул рукой Бремхолл. — Вот увидите!..

— Думаю, французские жандармы покруче американских полицейских, — сказал Свифт. — К тому же обратите внимание, какие здесь заборы.

Он повернулся, чтобы показать ограждение, и удивленно воскликнул:

— А вот и первые зеваки!

Майор показал на головы, торчавшие поверх забора. У кого-то даже бинокль в руках.

— Ничего удивительного, — сказал Робертсон, — в вечерних газетах появились сообщения о вашем пароходе. Так что ждите нашествия. В том числе и репортеров.

Свифт и Робертсон, сделав необходимые распоряжения, покинули порт. Бремхолл и миссис Кемпбелл ушли готовить колонию к высадке на берег.

А Эверсол пригласил Аллена на ланч.

— Хотите винограда? — спросил он, когда они сели за столик небольшого ресторанчика, который находился на территории порта.

— Его и здесь можно заказать?

— Не забывайте, мы во Франции.

— Тогда две кисти. Белую и черную.

— Но сначала кофе.

Эверсол рассказал, как в Панамском канале их забрасывали фруктами. Каких только фруктов не было на палубе! Но винограда он не помнит.

— Мы восполним это упущение, — сказал Аллен.

— Хорошая идея. Местные благотворители советовались со мной, чем можно порадовать детей.

Принесли кофе.

— Помните, Райли, мое обещание, когда вы меня провожали в Нью-Йорке?

— Да. Помню, Грегори. Вы сказали, что будете нас встречать на французском берегу с букетом алых роз.

— Я собирался каждой женщине и каждой девочке, даже самой маленькой, вручить цветы. В том числе и мисс Марии.

Голос Эверсола прервался от волнения. Чуть помолчав, он продолжил:

— Когда вы прислали к нам в Париж радиограмму о ее кончине, все были потрясены. Я единственный в офисе знал Марию. И каждый выражал мне сочувствие, будто я самый близкий ей человек. Эта очаровательная девушка была общей любимицей. Когда она появлялась в судовом лазарете, ее слово и ласковый взгляд действовали на моих пациентов лучше всякого лекарства. Застенчивость сочеталась в ней с душевной силой.

— Неотразимой силой, — согласился Аллен, — которой обладают только женщины.

— Я был рад за вас, Райли. И, признаться, завидовал. Не каждому дано встретить на своем пути такую девушку. Но счастье так недолговечно.

— Верите вы в судьбу? — спросил Аллен, тут же вспомнив, что недавно обращался с тем же вопросом и к Каяхаре.

— Я атеист, как вам известно. Выходит, не верю ни во что сверхъестественное.

— А я, наоборот, уверен, что путь наш предначертан свыше… Во Владивостоке мне приснился таинственный поезд. Тот самый, что доставил детей из Сибири к Тихому океану. А спустя год, колония в это время жила в казармах на острове Русском, ко мне глубокой ночью явился старец Ной и предсказал путешествие на «Йоми Мару». Предсказал и благословил.

— Марии тоже снились странные сны, — напомнил Эверсол.

— Однажды она проснулась в страхе. Ей привиделось, что какая-то тяжесть тянет ее в глубину…

— Насколько мне известно, ее родители утонули…

— Да, это случилось, когда она была подростком. Вот вам еще одно доказательство рока, судьбы. В ее глазах я видел не только любовь, но и тревогу. Неосознанную тревогу…

Принесли виноград. Очень крупные кисти, свисавшие с вазы до самой столешницы.

— Похож на наш, калифорнийский, — заметил Эверсол.

— Обязательно закажем. Целую тонну. Нет, лучше две, — сказал Аллен.

— Красному Кресту не придется тратиться. И во Франции немало людей, которые хотят доставить детям радость.

Эверсол снял очки, отщипнул ягоду и отправил в рот.

— В Петрограде о таком лакомстве не приходится и мечтать, — покачал головой Аллен.

— Дети и голод. Подумать об этом — и то мучительно. Впереди тяжелые испытания. Они даже не представляют, какие.

— Да нет, эти дети знают, что такое голод, — не согласился Аллен. — Помните, в Тихом океане они резали хлеб на кубики…

— …И нанизывали на леску, чтобы заготовить сухари.

— …Для близких, которые голодают в России. В Атлантике они тоже запасали сухари, копили галеты, сахар, шоколад… Один мальчик сказал мне: «Когда я думаю о своей голодной маме и маленькой сестренке, кусок не лезет в горло».

— А мы торопимся доставить их в голодный город! — воскликнул Эверсол.

— Но там их родители…

— Это все больше начинает понимать и полковник Олдс. А ведь именно он настаивал на размещении колонии во Франции. Кстати, сегодня он приедет из Парижа. Олдс долго готовился к разговору с вами. Насколько я понимаю, речь пойдет о дальнейшем маршруте «Йоми Мару».

Спустя час они вышли из ресторана. Аллен поднял глаза к верхушке мачты, любуясь косым полетом чаек, привлеченных запахами судовой кухни. «Сегодня предстоит трудный день», — подумал он.

Часы на фронтоне вокзала показывают полдень. Поезд, следовавший из Парижа в Нормандию, замедлил ход. Брест — конечная станция, и пассажиры хлынули на привокзальную площадь.

Только двое мужчин не спешат покинуть вагон. Кажется, они и не заметили, что колеса перестали вращаться и что наступила тишина, нарушаемая их собственными голосами.

— Господа, мы уже на месте, — напоминает проводник. — Через пять минут состав отправится на запасной путь.