Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

— Извините, месье, мы заговорились, — отвечает один из пассажиров, светловолосый мужчина с узким лицом и тонкими усами. Он повязывает галстук, надевает плащ и приглашает к выходу своего спутника, человека крепкого телосложения, в морской форме.

Эти двое — полковник Олдс и Николай Михайлович Кузовков, отец Феди Кузовкова.

Последние дни шел обмен радиограммами между Нью-Йорком, Парижем и Касабланкой. Совпадет ли время прихода «Йоми Мару» в Брест, а «Новгорода» — в Марсель? Сумеют ли встретиться отец и сын, и где это произойдет?

Олдс, человек крайне сдержанный, на этот раз был неузнаваем. Сын, который ищет отца по всему свету, напомнил ему древнюю притчу. Олдсу захотелось довести самому эту историю до конца, завершив ее счастливым финалом. В книгах и кино это происходит куда чаще, чем в жизни.

Каждое утро, обозначая местонахождение пароходов, он втыкал флажки в карту, висевшую в его кабинете. Сколько осталось миль, какая скорость… Казалось, чья-то воля направляет движение обоих судов, придерживая, если требуется, одно из них и, напротив, прибавляя скорость другому.

Его знакомство и общение с Кузовковым-старшим началось с помощью радиограмм, когда «Новгород» находился в Марокко, и продолжалось до последней минуты в вагоне. Так что не удивительно, что, увлекшись разговором, они не заметили, как поезд прибыл на конечную станцию.

Олдс не предупредил Райли Аллена ни о часе своего прибытия в Брест, ни о том, что едет не один. Пусть приезд отца, подумал он, станет для мальчика неожиданным подарком.

Вот почему никто не встречал их ни на железнодорожном вокзале, ни у входа в порт.

Николай Михайлович предложил пройтись вдоль «Йоми Мару».

Обычный сухогруз, мало чем отличающийся от его собственного парохода. Черный борт, высокий, как стена, местами потертый, а кое-где и с ржавыми пятнами. И такая же непомерно высокая труба.

И все же пароход особенный, не такой, как другие. Потому что на нем его сын и еще тысяча других детей.

Когда Олдс и Кузовков подошли к сходням, первые колонисты уже покинули «Йоми Мару».

Николай Михайлович внимательно провожал глазами каждого подростка, но сына среди них все не было. За эти два года, подумал он, Федя подрос и изменился. Смогу ли я его узнать?..

А Федя в эти минуты вместе с Кузовком находился совсем в другом месте — за пакгаузом. Прекрасное место для собаки, соскучившейся по земле. Здесь, на пустыре, нет мягкой травки, зато много места, чтобы размять лапы.

Каждому из пассажиров хотелось как можно скорее оказаться на берегу. Но Бремхолл решил предоставить право сойти первым Кузовку. Собаке куда труднее было перенести морское путешествие. Вон как она скулит и плачет!

И теперь Кузовок носился как угорелый из одного конца пустыря в другой. Нерастраченная энергия искала выхода. Он радовался свободе и множеству запахов, которые может учуять только собачий нос.

Так и не встретив сына, Николай Михайлович разочарованно развел руками. Олдс его успокоил:

— Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Мы обязательно его найдем.

Он подошел к высокому человеку, который только что закончил пересчитывать детей и теперь делал последние пометки в своей тетради:

— Вы Барл Бремхолл? Не так ли?

— Верно. Но мы, кажется, не знакомы.

— Мне вас довольно подробно описал майор Эверсол. Он был прав. Вас ни с кем не спутаешь.

— И все же, кто вы?

— Полковник Олдс. Уполномоченный Американского Красного Креста в Европе.

— Рад вас видеть, полковник. Начальник колонии уже несколько раз спрашивал о вас.

— Сначала помогите нам в одном деле…

— Буду рад.

— Этот господин приехал со мной, чтобы встретить сына.

— Как зовут мальчика?

— Федор Кузовков. Ему тринадцать лет. Скоро будет четырнадцать.

Бремхолл захлопнул тетрадку. Лицо его сразу переменило выражение.

— Вы в самом деле его отец?

— Могу показать паспорт…

— Нет, зачем же… Федя мне говорил, что его отец моряк. А вы в морской форме.

— Да, я штурман.

— Ваш сын где-то рядом. Найти его не трудно. Как только услышите собачий лай, идите на этот звук. И сразу его увидите.

— Вы серьезно?

— Конечно. Действуйте, как я говорю. Не пройдет и десяти минут, и вы встретитесь.

Николай Михайлович вопросительно посмотрел на Олдса. Верно ли ему советуют? Не шутка ли это?

— Не теряйте время, — успокоил его полковник. — Идите к сыну. Хотел бы я находиться рядом, чтобы увидеть, как выглядит лицо самого счастливого человека на свете. Но не стану мешать. Увидимся позже.

Он поднялся на палубу. И уже оттуда помахал рукой. А Николай Михайлович двинулся в том же направлении, что и дети.

У колонистов было много причин для хорошего настроения, и они шумели громче обычного. Казалось, среди этого гвалта невозможно услышать что-нибудь еще. Но, обойдя склад с торца, Кузовков-старший услышал собачий лай, звонкий и веселый.

Им было хорошо вдвоем, мальчику и собаке. Давно они не оставались наедине, как это было на другом берегу, где домом служила перевернутая лодка. И позже, когда они ехали на товарном поезде через всю Америку.

И все же Федя не чувствовал себя так беззаботно, как его четвероногий друг. Мистер Аллен обещал сразу же по приходу связаться с Марселем. Сама мысль, что, возможно, уже сегодня он будет говорить по телефону с отцом, заставляла трепетать сердце мальчика.

Мог ли он подумать, что отец рядом… Совсем рядом! Всего в двух десятках шагов.

Николай Михайлович увидел сына неожиданно, со спины. Но узнал сразу. По рыжим вихрам и ушам, по движениям рук и повороту плеч. Ему ли было не знать Федины повадки.

Еще в раннем детстве Федя удивлял и радовал отца особой ловкостью и сноровкой, которые присущи детям потомственных моряков. Но кто мог подумать, что двенадцатилетний мальчик способен задумать и осуществить грандиозное путешествие!

Десять дней назад Николаю Михайловичу вручили две радиограммы. Первая пришла из штаб-квартиры Красного Креста. Так он узнал, что сын в Нью-Йорке. Другая почему-то была подписана американским полицейским Казимежем Яновским. Не натворил ли чего-нибудь Федя?

С этого дня и пошло. Половина всех сообщений, поступавших на пароход, была на имя старшего штурмана. Вскоре весь «Новгород» знал историю отца и сына Кузовковых. Не знали только о собаке. Это еще больше подогрело бы интерес.

Николая Михайловича провожали наказом — вернуться в Марсель непременно с сыном. А капитан даже обещал зачислить Федю в экипаж младшим матросом.

Первым увидел Николая Михайловича Кузовок.