Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Дик Фрэнсис

прибывших ко входу, и глубоко вздохнул, как будто выбирая остатки энергии из дальних резервов.

— Я на дежурстве тридцать часов, — сообщил он мне. — А сейчас пабы открыты. Десять часов, воскресенье. Пьяные водители, пьяные пешеходы. Всегда одна и та же история.

Я сумрачно сидел на стуле и поджидал Оливера. Белый пластиковый флакон оклеен был фабричной этикеткой, гласившей: «Шампунь». Я засунул его в карман куртки и задумался, только ли из-за перегруженности доктор не спросил, как был пробит череп Джинни, не спросил, упала ли она на камень, на бордюр тротуара или... ее ударили.

Остаток ночи и весь следующий день шли своим жутким чередом, поистине омерзительная монотонность вопросов, ответов, формальностей и бюрократизма, и место больничных чиновников постепенно заняла полиция, и Оливер пытался пересилить горе, мглой застлавшее его разум.

Мне казалось, что ему причиняют зло, не позволяя остаться одному. Для них он был всего лишь один из многих и многих людей, потерявших близких, и хотя они внешне обходились с ним сочувственно, все эти подписи, сведения и домыслы нужны были для их бумаг, а вовсе не для его блага.

С раннего утра поместье наводнила толпа полисменов, и мало-помалу выяснилось, что весь здешний край облюбовал маньяк, который выпрыгивал из кустов на юных девушек, оглушал их до потери сознания и затем насиловал.

— Только не Джинни... — потрясенно возразил Оливер.

Старший полицейский чин покачал головой.

— В этом случае нет. Ее одежда еще была на ней. Однако мы не можем не принять в расчет, что это мог быть именно тот преступник и что его спугнули ваши конюхи. Когда молодых девушек бьют по голове среди ночи, это чаще всего сексуальное нападение.

— Но она была на моей земле, — не поверил Оливер.

Полицейский пожал плечами.

— Можно подобраться через окрестные насаждения.

Это был светловолосый человек, чье поведение свидетельствовало не столько о природной грубости, сколько о том, что за долгие годы он привык видеть ужасное. Детектива звали старший инспектор Вайфолд, как он представился. Был он примерно сорока пяти лет, с виду казался суровым, и за день я убедился, что он скорее упрям, нежели проницателен, судя по результатам, а не по тому, сколько он вкалывал.

Он утвердился в мысли, что нападение на Джинни имело сексуальные цели, и почти не слушал, когда выдвигали другие версии, упирал на то, что у нее не было с собой денег, и подчеркивал, что она не покидала территории поместья.

— Она могла разговаривать с кем-то у ворот, — сказал он, покрутившись какое-то время у нижнего подъезда. — Кто-то шел по дороге. А детальные показания мы должны получить от ваших конюхов, хотя, по их предварительным утверждениям, они были не в общежитии, а внизу, в деревне, в пабе.

Он приходил и уходил, появляясь время от времени с новыми вопросами в течение всего дня, и я скоро потерял счет часам. Я пытался — Оливер, наверное, тоже — в его присутствии как можно меньше думать о самой Джинни.

Если бы не это, я, наверное, расплакался бы, безо всякой пользы для других.

Я оттолкнул мысль о ней, отгородился от нее, зная, что позже, наедине с собой, я ее впущу.

С утра несколько раз кто-нибудь из конюхов заходил в дом спросить, что делать с такой-то кобылой, у которой трудные роды; явился Ленни, которому надо было узнать, когда вести Ротабоя на случную площадку. Они переминались с ноги на ногу, не знали, куда девать руки, говорили, что так потрясены, так сожалеют...

— Где Найджел? — спросил Оливер.

Его не видать, отвечали они. Он этим утром не показывался на дворе.

— Вы не искали у него в доме? — Оливер был скорее раздражен, чем обеспокоен: еще одно бремя на сломанную спину.

— Его там нет. Дверь заперта, и он не отвечает.

Оливер нахмурился, потянулся к телефону и набрал номер. Длинные гудки. Он обратился ко мне:

— Вон на доске ключ от его коттеджа, третий крючок слева. Сходите и посмотрите... если можно.

— Конечно.

Я вышел вместе с Ленни, который без устали твердил мне, как все это огорчило ребят, особенно Дэйва и Сэмми, которые ее нашли. Они все ее любили, говорил он. Все конюхи, живущие в общежитии, говорят, что, если бы эти вернулись домой пораньше, ее вообще бы не тронули.

— А вы что же, не в общежитии живете? — поинтересовался я.

— Нет. Внизу, в деревне. У меня там дом. Сезонные работники, вот кто живет в общежитии. Понимаете, зимой оно закрыто.

Тем временем мы добрались до коттеджа, и я стал звонить в дверной колокольчик, но молоточек звякал безрезультатно. Тряхнув головой, я вставил ключ в замок, отпер дверь и вошел.

Занавески на окнах были задернуты, закрывая путь дневному свету. Я включил свет и прошел в гостиную, где повсюду в беспорядке валялись бумаги, тряпки, грязная посуда и слегка смердило лошадью.

Найджела не было видно. Я заглянул в такую же грязную кухню и открыл дверь, за которой, как выяснилось, была ванная, и еще одну, за которой обнаружилась пустая комната с двуспальной кроватью, ничем не застеленной.

Последняя дверь из коридора вела в спальню Найджела... и там он лежал, лицом вниз, полностью одетый, поперек стеганого покрывала.

Ленни, наступавший мне на пятки, шарахнулся назад.

Я подошел к кровати и пощупал шею Найджела за ухом. Ощутил пульс, колотивший как паровой молот. Услышал, как клокочет воздух в его глотке. Его дыхание могло бы усыпить крокодила, а на полу рядом с ним валялась пустая бутыль из-под джина. Я бесцеремонно потряс его за плечо, с полным отсутствием результата.

— Он пьян, — сказал я Ленни. — Попросту пьян.

По лицу Ленни шла зелень, точно его вот-вот стошнит.

— Я думал... я думал...

— Я знаю. — Я тоже инстинктивно испугался этого: беда не ходит в одиночку.

— А что же мы скажем во дворе? — спросил Ленни. — Посмотрим.

Мы вернулись в гостиную, где я воспользовался телефоном Найджела и доложил Оливеру:

— Он в доску пьян. Не могу его растолкать. Ленни просит инструкций.

После краткого молчания Оливер тускло сказал:

— Передайте Ленни, пусть ведет Ротабоя на случную площадку в полпервого. Я пригляжу за дворами. И еще, Тим...

— Да?

— Могу я просить вас... если вы не возражаете, помочь мне здесь с делами?

— Сию минуту иду.

Бессвязный, жуткий день потянулся дальше. Я позвонил Гордону в банк, чтобы объяснить свое отсутствие, и с его позволения Джудит, чтобы поделиться горем. Я отвечал на бесчисленные звонки, выражающие соболезнование, по мере того как новость распространялась. Снаружи, в поместье, почти две сотни кобыл хотели