Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева

склонил голову, пряча довольную улыбку. Оба процесса требуют времени, его присутствия и контроля. Тоже весьма и даже очень. И что ещё?

— Придётся экономить, — Орвантер говорил, по-прежнему глядя в огонь, будто сам с собой. — Всех наёмных убрать, оставить только внешнюю охрану. Кто-то же разболтал, а проверить без Фрегора…

«Кто-то! — безмолвно хмыкнул почтительно слушающий Орнат, — Да Мажордом, кто же ещё. Покупал себе доли жизни перед утилизацией. И ни до него, ни до журналюги, ни до «зелёных петлиц», что свели их лицом к лицу, теперь не дотянешься. Правда, надо отдать должное писаке: ни одного имени, ни человека, ни рода из ныне живущих не названо, так что и к «законникам» не пойдёшь. Узнать и опознать может только знающий, да и то… Нет, это всё пустяки, про нас, — он снова мысленно усмехнулся, — и не такого наговорить можно, и даже правду, но никто не поверит, потому что побоятся. А вот налоги, субсидии, льготы… вот это серьёзно. И что встать на защиту древней красы и гордости некому…» Но он слишком долго молчит.

— Фирму Фордангайра придётся сбросить.

— Продай, — кивнул Орвантер.

— Если её кто-то купит, — рискнул возразить Орнат.

Орвантер пожевал губами и, наконец, кивнул.

— Хоть за медную сотку. Но не дари.

— Разумно, — искренне согласился Орнат.

— И вообще, — Орвантер искоса быстро посмотрел на брата, становящегося теперь после срыва Фордангайра вторым в родовой иерархии, — Хватит и тебе развлекаться, возьми хотя бы хозяйство на себя.

«Вот это да! Вот за это спасибо, брат-Глава! Мне осталась одна ступень, только одна!» — а вслух:

— Слушаюсь и радостно повинуюсь, Глава.

Их глаза всё-таки встретились и после мучительно долгого, длившегося почти целую долю, молчания глава рода Ардинайлов кивнул, отпуская с этого мгновения своего наследника.

Неподвижно и безмолвно застывшие за дверью лакеи в бордовых и жёлтых рубашках быстро, но не таясь, переглянулись и одновременно посмотрели на мгновенно возникшего — или он и раньше тут стоял? — Голована. Тот кивнул, показывая, что всё понял и принял к действию, и исчез. Работы теперь и ему прибавится.

* * *

Дамхар

574 год

Весна

10 декада

«Дорога без конца, дорога без начала и конца…» Вот же привязалась слышанная когда-то, даже не припомнишь, когда и где, глупая песенка. Почему глупая? А потому что больше ни слова из неё не помнишь, только эти.

Отправив ещё зимой, ну да, вроде бы уже лютый был, очередной белый конверт с последней из подготовленных статей, Гаор уже привычно заставлял себя не думать и не надеяться узнать о судьбе статьи. И всё-таки… а вдруг… как со статьёй об Амроксе… Хоть самому и не довелось увидеть, но слышал, что читали и… и поняли. И говорят, опять же краем уха слышал, что Амрокс закрыли и всех детей по семьям разобрали, и не на доращивание, а с полноправием. Так что рванула его граната глубоко под водой, а круги пошли знатные. Даже до Дамхара докатились, почти по всем посёлкам и даже усадьбам. А про спецвойска… тоже всякое болтали. То-то мины бревенчатые по всем просёлкам. А вот с «Высокой кровью», похоже, облом. Ну, никому в Дамхаре дела до королевских родов нет, это в Аргате должны шуметь. И в Королевской Долине… Так что… так что, может, и смилостивится Огонь, не даст сволочи, бывшему хозяину забрать его.

Проверяя себя, Гаор бросил взгляд на развёрнутую на колене карту и свернул на полузаросший просёлок. В графике этого посёлка нет, но в заведении тамошняя Мать сказала, что здешняя Старшая Мать просила передать, чтоб заглянул. А просьба Матери, да ещё Старшей, выше и командирского, и хозяйского приказа. А заехать лучше с тыла, потому как тамошнему управляющему не нужно видеть фургона. Узнать-то он, конечно, узнает, к тому же не самая большая сволочь по местным меркам, но видеть ему не надо. А изба нужная… ага, вот отсюда и заехать, как раз за нужной избой в перелеске и оставит машину.

Обычно его — с какой стороны ни подъезжай — с визгом и гомоном встречала поселковая ребятня, а сейчас… тишина. Ну, взрослые все в трудах и делах, хоть и цветень ещё, и по официальному календарю — ещё весна, а страда уже летняя, она всем страда, ну, мальцы и девчонки, те тоже и помощники, и работники, а мелюзги-то почему не видно и не слышно? Хотя нет, вон головёнка белобрысая да лохматая мелькнула, а вон и с косичкой, но молчком и не к машине, а от машины. Гаор начал тревожиться: что-то тут не так.

Поставив машину так, чтобы её хотя бы немного, но загораживал жидкий перелесок, Гаор заглушил мотор и вышел. Огляделся, прислушался. Да нет, вроде обычная поселковая тишина, живая многозвучная и не тревожная.

Он только подходил к избе, как дверь открылась, и высокая осанистая женщина встала на пороге. Гаор вежливо склонил голову. Она кивнула и сразу приступила к делу.

— Милаву помнишь? — вопрос прозвучал строго и даже требовательно.

— Ну да, — чуть неуверенно кивнул Гаор.

Старшая Мать усмехнулась.

— Вот и зайди.

Гаор снова склонил голову и — на всякий случай — уточнил:

— Это с того края вторая налево?

— В самом деле помнишь, — уже гораздо добрее кивнула женщина. — Иди-иди, спешить некуда, да и мешкать незачем.

Ну, когда посылают, то… то и идёшь, в указанном направлении. А Милаву он вспомнил. Ночевал он у неё. Когда? А зимой ещё, в начале, до новогодья точно. Тихая светловолосая и вся такая… светлая, то ли безмужняя, что большая редкость в посёлках теперь, раньше-то если мужика на торги угнали, а нового пока не привезли, это случалось, но теперь-то уже не первый год, как семьёй увозят и привозят. И бездетная, что тоже нечасто. А вот и изба её. Он легко взбежал на невысокое крыльцо, толкнул дверь.

— Мир дому и всем в доме, — поздоровался он ещё в сенях.

— И тебе мир, — откликнулся из-за внутренней двери женский голос. — Входи, Рыжий.

Он вошёл в показавшуюся после солнечного дня сумрачной и прохладной — не топила, что ли, печь сегодня? — избу, маленькую с неотделённой горницей. Милава подошла к нему и, взяв за рукав, подвела к подвешенной к потолку колыбели. Подчиняясь её руке, Гаор нагнулся и заглянул. Ворох тряпок почти скрывал спящего ребёнка, только маленькая голова с рыжим пушком на макушке и видна. Ну, младенец, ну, рыжий, ну… Он уже всё понял, но медлил, потому что не знал, как по-нашенски признавать положено.

Милава молча смотрела на него,