Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева

положено воспитанной хорошей девочке. «Женщина слушает и всё слышит, но умная женщина молчит, пока её не спросят». И разговор был интересный и пока не очень понятный о каких-то… да, именно тогда она впервые услышала это слово — маньяках, которые похищают маленьких девочек и делают с ними что-то — она не поняла, что именно — очень ужасное.

— Какой ужас, — вздохнула мама. — И не знаешь, как уберечь, — и посмотрела на неё.

А другая мама тоже посмотрела и с завистью сказала:

— Вам хорошо, на вашу девочку никто не позарится, а моя-то красивая.

Мама снова посмотрела на неё и невесело, но улыбнулась:

— Иди играй. Будь умной девочкой.

Да, именно тогда и тоже впервые: не хорошей, а умной…

…Теперь она понимает, о чём говорила та женщина и почему мама стала ей говорить не о послушании, а об уме и учёбе. Так дальше и пошло. День за днём и год за годом. Она не то, что забыла, а не вспоминала специально, а жизнь снова и снова неумолимо подтверждала слова той женщины на каждом гимназическом, а потом университетском балу, когда она период за периодом от приветственного марша-выхода до прощального танца стояла или сидела у стены, наблюдая за танцующими, и её никогда не приглашали, даже как будто не замечали, проходя мимо неё к одноклассницам и однокурсницам. И потом… с ней достаточно охотно разговаривали, но исключительно на серьёзные темы, и никогда никакого даже намёка на флирт. Даже он…

Моорна торопливо вытерла слёзы, выступившие как всегда при этом воспоминании, и старательно улыбнулась входившей в кабинет Эрде с подносом для «второго акта» Жизнь продолжается и надо жить. Она надеется и ждёт. И будет ждать. Потому что у неё это навсегда.

* * *

Дамхар

574 год

Лето

2 декада

Жаркое дамхарское лето. Грозовые ливни, ясные безоблачные дни, тёплая, напоенная травяными и лесными запахами звёздная, а то и лунная темнота, когда ночуешь не в избе или в заведении, а где-то у родника или ручья.

Рейс как рейс. Не длиннее и не короче обычного. И он один, а то повадился хозяин отправлять с ним то Тихоню, то Гарда. Нет, понятно, конечно, что молодых приучать пора, а в одиночку им пока рановато. И в паре их не отправишь. Нет, мешать пацаны не мешают, кое в чём помогают, и даже кое-какие… хм, удовольствия получаются. Правда, ночевать в заведениях и посёлках пацанам пока запрещено, но мы и так устроимся, лето же…

Гаор гнал машину по одному из привычных накатанных чуть ли не до автоматизма маршрутов. Хотя нет, здесь смотри в оба, лес глухой, матёрый, болота старые «хозяйские», а с Болотным Хозяином всегда настороже будь. С норовом старик. Никогда не знаешь, чего он учудит. Немного таких мест в Дамхаре, и без особой нужды в них не суются. Разве только поселковые, кто из криушан, а ещё лучше — дреговичей, рискуют. А остальные по краешку, а то и вовсе в объезд. А он рискнул. С чего бы — самому непонятно, но… Лесу Гаор с недавних пор доверял больше, чем людям. Может, из-за той зимней встречи с необычной старухой, а может, из-за того, что его самого считали криушанином, хоть и принятым. Так что — хочешь, не хочешь, а соответствуй. Да ещё и память о войне. Тогда лес не то, что спасал, но помогал, и не раз. От вражеской авиации так очень даже и весьма.

Проверяя себя, он быстро глянул на карту, заранее — на всякий случай — подыскивая объяснение такому отклонению от маршрута. Хотел спрямить? Нет, не прокатит, лесные тропки и старые гати, может, дорогу и сокращают, да время удлиняют, заставляя сбросить скорость до минимума, а то и медленнее пешехода ползти, да с остановками, чтобы веток нарубить и промоину хоть на раз прикрыть. Хотел к роднику свернуть, чтоб матёрой воды испить и лицо обмыть? Так нету здесь родников, не бывает их в таких местах. Да ещё это смотря кто будет спрашивать. Хозяин если… ну, там пара оплеух, да даже «горячих» велит ввалить за перерасход бензина, но особо спрашивать не будет, и на родник сослаться можно, поверит. Полиция… а с чего она вообще прицепится? Хотя… хотел спрямить, да малость заблудился. Прокатит. Вот и покатим дальше. Просека — не просека, но и не дорога, а … ну, как расступились деревья ровно на ширину его фургона, где прямо, а где и с поворотом, да таким плавным и издали заметным… Ох, точно, ведут его. А куда? Ну так, когда доведут до нужного места, там и посмотрим.

Маленькая поляна на краю тоже небольшого озерца с чёрной водой и ярко-белыми кувшинками, а вокруг мощный матёрый лес. Как раз ему въехать и остановиться перед наполовину вросшей в землю избой.

Гаор остановил фургон, заглушил мотор и вышел. Огляделся. Ну, и куда его привели? И зачем? Вокруг никого. И тихо. Ни свиста, ни цвирканья, ни жужжания. Тишина. Но не мёртвая, а… И изба… странная. Чем-то на дзот смахивает. И… он вдруг понял, нет, вспомнил. Это та самая из его бредового сна, когда он валялся в жару после… продажи, да, Старшая Мать говорила, что та сволочь его продала, а он не верил, потому что из «Орлиного Гнезда» не продают, он и сейчас не верит, не до конца верит… Но под эти заскакавшие в голове, сталкивающиеся и мешающие друг другу мысли он подошёл к… всё-таки избушке-полуземлянке и попробовал дверь. Наружу открывается нежилая. Внутрь — жильё. Эта открылась от толчка. Согнувшись почти пополам он вошёл, спустившись по земляным ступенькам и смог выпрямиться, коснувшись головой потолка.

— Шапку сыми, — не приказала, а посоветовала сидящая у очага спиной к нему женщина.

В очаге горел невысокий, но яркий огонь, и она смотрелась плоским чёрным силуэтом.

Гаор сдёрнул с головы каскетку и привычным движением сунул её в карман куртки.

— Вот огонь, вот вода, — продолжала женщина звонким, но не оглушающим и с каждым словом становящимся старше голосом. — Вставай куда хочешь.

Огонь и вода? Помедлив с мгновение, Гаор не так шагнул — теснота избушки не позволяла — как переступил, оказавшись точно посередине между открытым очагом из крупных неровных камней и высокой, ему почти по пояс, бадьёй, выдолбленной из ствола с даже не ободранной корой. В бадье неподвижно стояла тёмная почти чёрная вода.

— Ну, и чего хочешь? За чем таким особенным пришёл? — с явной, но не