Жуков. Портрет на фоне эпохи - Л. Отхмезури

«Не может быть, чтобы Сталин знал, – решительно отверг Жуков. – Я был очень близок со Сталиным. Он меня спрашивал: „где же Гитлер?“

– Спрашивал? Когда?

– В июле [1945], числа девятого или одиннадцатого.

– К этому времени Сталин уже давно все знал, провел проверку и удостоверился.

– Но ведь он меня спрашивал: где же Гитлер?

– Очевидно, не хотел дать понять, что знает.

– Зачем?

[…]

Жуков:

– И Серов [уполномоченный НКВД в советской зоне оккупации] ведь находился там, в Берлине. Он и сейчас живет со мной в одном доме на Грановского. Я его спрашивал. Он не знает.

И генерал Серов знал, если не тогда же, то несколько позже»[716]…

На следующий день после окончания боев, 3 мая, маршал посетил развалины Рейхстага. Он поставил свою подпись на одной из колонн здания, точно так же, как это сделали вчера и будут делать позднее сотни советских солдат и офицеров. Бойцы узнали его, окружили, засыпали вопросами: «спрашивали, когда можно будет вернуться домой, останутся ли войска для оккупации Германии, будем ли воевать с Японией?». Можно усомниться в том, что маршал дал точные ответы.

7 мая Сталин позвонил Жукову и объявил ему, что в Реймсе подписан акт о безоговорочной капитуляции немецких войск, но он считает это неправильным. «Главную тяжесть войны, – продолжал он, – на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед Верховным командованием союзных войск». Сталин сообщил ему, что подписание второго, «окончательного» акта о капитуляции состоится в Берлине на следующий день, и добавил: «Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы. Завтра же к вам прибудет Вышинский. После подписания акта он останется в Берлине в качестве помощника Главноначальствующего по политической части. Главноначальствующим в советской зоне оккупации Германии назначаетесь вы; одновременно будете и Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии»[717].

8 мая 1945 года, в 23:45, десятки машин и сотни журналистов со всего мира собрались у здания столовой военно-инженерного училища в Карлсхорсте, в восточном пригороде Берлина. В полночь в главный зал вошли делегации Советского Союза, Соединенных Штатов, Соединенного Королевства и Франции. Через минуту туда, в свою очередь, вошла германская делегация во главе с фельдмаршалом Кейтелем. Жуков встал и, выпрямившись во весь рост, крикнул, перекрывая шумы: «Имеете ли вы на руках акт безоговорочной капитуляции Германии, изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт?» Сергей Марков, его охранник, рассказывал, что Кейтель с большим интересом рассматривал Жукова, пытаясь понять, что же за человек победитель рейха. В момент подписания акта к Жукову присоединился Вышинский. Бывший прокурор на московских процессах, ставший дипломатом, получил от Сталина поручение двадцать четыре часа в сутки не спускать глаз с маршала. На документальных кадрах, запечатлевших церемонию в Карлсхорсте, мы видим, как он буквально прилип к Жукову в те секунды, когда маршал подписывает акт о капитуляции Германии. Все закончилось в 00:43. Наступило 9 мая – день, который советские граждане отмечают как День Победы. Своей Победы.

Церемония подписания прошла в «жуковском» стиле: коротко, строго, немногословно. Зато после ухода германской делегации зал заполнился гулом голосом. Люди жали друг другу руки, обнимались. Вышинский отошел в сторону, и Жукова тут же обступили боевые товарищи. Он перечисляет их в «Воспоминаниях»: Соколовский, Малинин, Телегин, Антипенко, Колпакчи, Кузнецов, Богданов, Берзарин, Боков, Белов, Горбатов. В списке те, кто были ему верны (правильнее сказать: были не слишком неверны) до 1960-х годов. Он «забыл» упомянуть в числе присутствующих тех, кто в дальнейшем стали его врагами, в первую очередь Чуйкова и Катукова. Взволнованный Жуков обратился к товарищам, вспоминая тех, кто погибли за 1418 дней войны. Многие плакали. И на то были причины: от 26 до 27 миллионов убитых, в том числе 18 миллионов гражданских, 10 миллионов инвалидов, 70 000 городов и деревень стерты с лица земли, уничтожено от четверти до трети национального богатства… Советский Союз потерял много больше, чем приобрел. После подписания Жуков устроил банкет. Подавали щи. Маршал отличился тем, что до рассвета отплясывал русскую. Много позже он рассказал своей дочери Марии, что потихоньку велел отнести Кейтелю бутылку водки и закуску[718].

Через несколько часов Сталин выступил с обращением по московскому радио. Он объявил великую новость, поблагодарил славную Красную армию и народ. О роли партии не было сказано ни слова. Год спустя все будет совершенно наоборот: победа будет объявлена делом партии и ее вождя. О Жукове и народе забудут.

19 мая 1945 года Жуков вернулся в Москву. В Генеральном штабе Антонов посвятил его в планы войны против Японии, намеченной на начало августа. Координировать последнее наступление войны, которое пройдет в Маньчжурии, поручено Василевскому. Жуков позвонил Сталину, чтобы доложить о своем прибытии. Вождь попросил прийти к нему к 20 часам. В назначенное время Жуков не без удивления вошел в Георгиевский зал – самый торжественный зал Кремлевского дворца, оформленный в честь… святого Георгия Победоносца. Неизвестно, провел ли Сталин какие-то параллели между святым и своим самым знаменитым маршалом. В зале присутствовали руководители партии и правительства, а также знаменитые военачальники, завоевавшие победу: Жуков, Рокоссовский, Конев, Толбухин, Говоров, Воронов, Малиновский, Новиков, Кузнецов и… Буденный с Тимошенко. Был накрыт роскошный стол. Молотов предложил первый тост за всех красноармейцев, краснофлотцев, офицеров, генералов, адмиралов, Маршалов Советского Союза и, прежде всего, за Сталина. Вождь свой тост посвятил командующим войсками Красной армии в годы Великой Отечественной войны. Первым он назвал фамилию Жукова и долго перечислял его заслуги при обороне Москвы и Ленинграда, при освобождении Варшавы. Молотов напомнил, что под руководством маршала Жукова войска Красной армии вошли победителями в Берлин. Надо думать, Коневу это не доставило большого удовольствия. Подняв свой бокал, Сталин провозгласил: «Долой гитлеровский Берлин! Да здравствует Берлин жуковский!»[719]Шутка вызвала смех и аплодисменты. На следующий день, публикуя отчет о приеме и перечисляя тосты, «Правда» опустила выражение «жуковский Берлин». В статье указывалось, что аплодисменты раздались при упоминании не имени Жукова, а частей Красной армии, «добивших зверя в его логове». Обратил ли Жуков внимание на эти детали? А если да, сделал ли из них выводы относительно истинных чувств к нему Сталина и ближайших планов вождя на его счет? Скорее всего, нет. Был ли он наивным в политике или же, как и многие советские люди, верил, что страна вступает в новую эру? Целый год он жил в атмосфере праздника, славословий и чествований, приобрел международную известность, встречался с высокопоставленными военными и гражданскими лицами западных стран. Кого бы все это не ослепило? Тем больнее будет падение.