Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

— Я не могу! — выдохнула она. Ламприер протянул руку вниз и нашел ее пальцы. Он тянул ее вверх за собой, обмякшую, словно тряпичная кукла, и мышцы его рук и плеч стонали от напряжения. Он уже не чувствовал скоб, каждая ступень давалась с трудом. Они приближались к выходу. Но виконт лез с прежней силой и был близко. Ламприер не осмеливался взглянуть вниз, каждая скоба шептала ему: остановись, переведи дух, отдохни, поспи… словно транс вперемешку с болью… выше, еще выше… и вот его руки погрузились в какие-то бумаги и коснулись сухой земли. Он добрался. Он перевалился через край шахты и втащил за собой Джульетту. Теперь они должны закрыть люк тяжелой железной решеткой, которая была поднята. Беглецы заглянули в проем и увидели, что виконт уверенно карабкается по скобам, а вода прибывает. Вдвоем навалившись на решетку, они толкнули ее, и она с грохотом упала, закрыв отверстие. Джульетта рухнула на колени.

Ламприер кинулся вперед, в подвал. Он увидел дверь, которую он недавно пинал от отчаяния с противоположной стороны, а рядом с ней — другую, за которой лежала груда памфлетов — памфлетов Франсуа, которые Ламприер сейчас ожесточенно расшвыривал, стараясь добраться до двери. На миг ему показалось, что она заперта; Ламприер яростно ударил по ней ногой, и старая деревяшка повернулась на ржавых петлях и распахнулась. Ламприер слышал, как у него за спиной в шахте поднимается вода.

Сквозь прутья решетки Джульетта увидела лицо виконта. Сейчас их отделяло друг от друга лишь несколько ярдов. Виконт стал карабкаться еще быстрее, но вода доходила ему уже до лодыжек. Теперь Джульетта смотрела на его приближение спокойно, и, когда он добрался до самого верха, она поднялась и решительно двинулась к железной решетке, чтобы добавить к ее тяжести свой собственный вес. Темный силуэт внизу, под решеткой, преодолел последние скобы лестницы. Руки виконта уперлись в железные прутья. Вода добралась до его талии. Кастерлей толкнул решетку, и она закачалась; толкнул снова, но все же не смог поднять. Напряженное лицо его прижалось к прутьям. Теперь вода поднималась немного медленнее. Сквозь прутья своей клетки виконт отыскал взглядом глаза Джульетты.

— Своего отца? — В его голосе звучал почти искренний упрек. — Ты убьешь своего собственного отца?

На мгновение лицо его пропало, а затем появилось вновь.

— Ты мне не отец, — ровным тоном произнесла Джульетта, глядя на него сверху вниз.

Вода поднялась ему до груди и продолжала прибывать. Когда виконт почувствовал, что она доходит уже до шеи, казалось, самообладание покинуло его.

— Помоги мне, — зашептал он. Джульетта быстро опустилась на колени.

— Скажи мне, — прошипела она. — Назови имя. Назови мне имя моего отца.

— Я скажу тебе. Ближе, прошу тебя. Я хочу сказать… — Кастерлей безуспешно пытался поймать ее за руки. Потом он что-то шепнул ей на ухо.

Ламприер услышал ее крик: «Нет! Ты лжешь!» Он подбежал к шахте, когда Джульетта отпрянула от решетки и бегом бросилась к двери. Вода уже достигла прутьев. За решеткой виднелось искаженное лицо виконта, он часто открывал рот, глотая воздух. Но вода неумолимо поднималась, закрывая его рот, глаза, нос. Ламприер увидел, как тело виконта беззвучно оторвалось от прутьев и стало опускаться вниз по затопленной шахте, в черные глубины Зверя.

Ламприер отвернулся и, перешагнув через брошюры, вышел в архив. Он посмотрел по сторонам, скользнув взглядом по рядам заплесневелых бумаг, ища Джульетту. Ее не было, и он услышал стук захлопывающейся двери в дальнем конце архива.

— Джульетта! — закричал он. — Джульетта!

Он бросился следом за ней в темноту архива, но опоздал. Джульетта ушла. Она снова сбежала. Почему?

* * *

О великий Зверь, о глубочайшая из клоак, позволь ныне всем соперничающим темам слиться воедино в твоих недрах; позволь прозвучать им всем на просторах твоего каменного нутра. Открой этой ночи все разнообразные версии ее прошлого, все ее истоки…

Самые зоркие глаза видели, как покидают подземный зал его обитатели. Самые чуткие уши слышали, как хрустит древесина, стиснутая скалами, как визжит слабая плоть, стиснутая суровыми, неумолимыми, узкими, как лезвие, истинами. Некоторые раны могут исцелить только высшие истины, истины неземного порядка. Обладатель широких крыльев охватил своей мыслью сразу все широкое полотно событий, истины складывались слоями, одна на другую. Белые простыни в саду императорского дворца хлопали на ветру; решетка ложилась на другую решетку… вздымались дикие травы, и светящийся след тянулся за кораблями в обманчивых морях… Нет, нет, скоро очистится воздух и станет прозрачным, тонкие лучи солнца будут струиться вниз, и резкая тень морской чайки упадет на человеческую драму, которая сейчас совершится. Зоркие глаза видели, как бежали влюбленные и как двое бросились им вдогонку, как индус встал наперерез преследователям. Тот, кто был на посту, расправил руки и ноги, затекшие от долгой неподвижности, встал и двинулся к двери. Перед его внутренним взором привычно предстали языки пламени, лижущие стены цитадели. Сокровенные слова, он скажет их наконец тому, кто был за дверью. Ожидание кончилось.

Жак слышал, как трижды смолкал рев воды. Трижды вспыхивала надежда, что он не утонет. Ему казалось, еще есть время, чтобы найти ее, чтобы добраться до корабля, спастись, остаться в живых. Но вода снова начинала прибывать, глухой шум возобновлялся, катился по туннелям и пещерам, неотвратимо направляясь к подземному залу, жестокая истина разбивала в прах его пустые надежды. Он не успеет найти ни ее, ни мальчика. Их найдет виконт. Может быть, виконт пожалеет их. Может быть, он поведает им ложь, сочиненную Жаком, которую Кастерлей считал правдой, и поведает ее с таким искренним убеждением, что они тоже поверят. Ведь поверили все. Даже Шарль.

Жак почти не почувствовал боли, когда Ле Мара вонзил в него нож. Теперь он ощущал лезвие как кусок льда. Жак наклонился вперед и услышал, как рукоятка стукнулась о спинку кресла, пленником которого он стал. Ниже пояса он вообще ничего не чувствовал. Голова Боффа снова дернулась на столе слева от него. Франсуа что-то бормотал в своем кресле. Монополь и Антит продолжали стоять у него за спиной, неподвижные, как статуи. Вокансон подошел к ним и что-то поменял внутри. Потом Вокансон сбежал, а они остались ждать, а Джульетта и Ламприер тем временем пробирались через туннели, а за ними шел виконт, размахивая ложью, которую он обрушит, как дубину, на все их надежды. Отец и лжеотец. Все кончилось, все было поздно.

Живот его напрягся, кровь снова хлынула в горло. В любой момент его партнеры могут вернуться и спасти его, явиться к нему ангелами милосердия, ангелами-избавителями, как явились в ту ночь, когда Жак положил начало своей лжи. Скоро, скоро, успокаивал он свои страхи. Они придут, как тогда. Или, может быть, мальчик! Он вернется, чтобы помочь старому Джейку, старому другу отца, как сделал бы это Шарль. Шарль не покинул бы его. Кто угодно, но не Шарль с его неизлечимой порядочностью, с его упорной верностью долгу — ведь он мог бы отречься от своего тяжкого бремени, когда пришло письмо и он, Жак, так настойчиво советовал ему не обращать внимания на известие из Парижа. Женщине нужны были деньги, только деньги, и Жак, окажись он на месте Шарля, не дал бы ей ничего. Жак был уверен, что живот ее набухает обманом. «Заклей это письмо и отправь его обратно!» — Жак снова услышал свою собственную отчаянную мольбу. Он сказал бы больше, но Шарль верил, что ребенок был от него, и принял ответственность. Итак, он стал платить, а виконт навел своих соглядатаев на след, и те привели его к тому парижскому дому, назад в прошлое, в ту ночь, когда окна сияли красными огнями и струйки дождевой воды стекали на пол с двух людей, искавших убежища.