Беспечные ездоки, бешеные быки - Питер Бискинд

Но именно тогда, когда будущее кажется беспросветным, а нелепицы вроде «Титаника» узаконивают право студий тратить, сколько вздумается, наверх вдруг пробивается новое поколение режиссёров, вливая свежую кровь в старую систему. Кто-то из них вырос на фильмах 70-х, кто-то даже учился у их режиссёров. Так в 80-е появились Оливеры Стоуны и братья Коэны, в 90-е — Квентины Тарантино и Атомы Эгояны. Есть надежда, что и кто-нибудь из великих мастеров 70-х — Олтмен, Шрэдер или Фрид-кии — тряхнёт стариной, да выдаст пока не дающийся в руки шедевр.

Правда, без подпитки от среды контркультуры, без мощной системы ценностей, что не совпадает с общепризнанной, все «независимые» остаются таковыми только на бумаге. В любой момент студии их могут скушать или купить. Конечно, было бы здорово, воплотись в реальность мечта Лукаса открыть по всей Америке мультиплексы и крутить в них независимое художественное кино. Но он, скорее всего, давно не был в торговом центре. Правда жизни такова, что в ближайшем он увидит, что на 6-ти экранах идёт «Затерянный мир» или его вариации. Жаль, но, наверное, у этого рассказа не будет счастливого конца. А последнее слово дадим Олтмену, который сказал: «Устаёшь раскрашивать картинки и торговать ими на углу по доллару за штуку. Иногда выходит и «Фарго», но всё равно сбываешь за бесценок. Это катастрофа для киноиндустрии, катастрофа для киноискусства. И перемен к лучшему я не вижу».

* * *

К концу 80-х Эшби привёл себя в порядок, отказался от наркотиков и был в форме. «Знаешь, — рассказывал он продюсеру Лестеру Перски, — я потерял восемь лет жизни». За неполные пять лет па этапе монтажа у него отобрали подряд две картины — «В поисках выхода» и «Жену слаггера» (сценарий — Нил Саймон, продюсер — Рэй Старк). Говорят, что на просмотре Эшби показал 20-минутный черновой монтаж начала картины, почти без диалогов и «драгоценного» текста Саймона. Картину тут же забрали. Потом настал черёд «Восьми миллионов способов умереть», где режиссёр разругался с Тауном. Вспоминает Чак Малвехилл: «Только мы закончили картину, как они подогнали 5-тонный грузовик, в сопровождении двух громил зашли в монтажную и забрали картину. У кого отбираете, спрашивается — у лучшего монтажёра Голливуда! Причём третью подряд. Режиссёр начал было бороться, искать правду в Гильдии, а потом плюнул и перестал. Ему немного заплатили, он и послал их на несколько букв. Представить такое в 70-е просто немыслимо, он бы бился насмерть. Теперь кураж прошёл». Друзьям Хал сказал: «У меня опустились руки. Не могу с ними драться, это же ублюдки». Рассказывает Брюс Дерн, живший неподалёку от Эшби, вниз по берегу, друживший с режиссёром после картины «Возвращение домой»: «Хал говорил: «Всё могу понять, но отказать в праве монтировать, тем более то, что я сам и снял, это выше моего понимания». Думаю, тогда он и махнул на всё рукой и поплыл по течению. То, что с ним произошло, что он сам с собой сделал и то, к чему приложили руку другие, — самое непростительное и омерзительное, что я видел за 40 лет работы в кинобизнесе».

После многолетнего отсутствия Хал стал появляться на светских мероприятиях Голливуда. Носил двубортный голубой блейзер, словно посылая сообщение агентам и продюсерам: «Я — не наркоман, я надёжный, верьте мне». Начал поговаривать о возможном возвращении в профессию, обещал сделать что-нибудь фирменное в стиле «кино Хала Эшби» и даже прорабатывал несколько проектов. А как-то оказался у Битти и пожаловался, что за ногу его укусила какая-то мошка.

— Знаешь, на другой ноге то же самое, здорово мешает, — сказал он, показывая хозяину дома пятно, напоминавшее слегка посветлевший синяк.

— Не нравится мне цвет, похоже на флебит.

— Что за чертовщина?

— Что у Никсона было, тромб, блуждающий по венам. Надо показать тебя врачу.

Эшби терпеть не мог докторов и не придал опасениям Битти никакого значения. А через несколько дней позвонил Джерри Хеллману и поинтересовался, нельзя ли перенести обсуждение сценария из дома драматурга сюда, к нему. Ему явно нездоровилось. Вспоминает Хеллман: «Одна нога у него сильно распухла, стала иссиня-чёрной, страшно смотреть». Хеллман забеспокоился:

— Что случилось?

— Не знаю, забавно, правда? Ну и вид!

— Не то слово, страшно. Что врач говорит?

— Да не был я у врача… Знаешь, эта чертовщина передвигается с места на место.

— Что значит передвигается?

— На прошлой неделе нога была в порядке, зато рука раздулась.

Тем времени Битти навёл справки в больнице Джонса Хопкинса, где перед смертью проходил курс его отец. Диагноз не радовал — мигрирующий тромбофлебит, вызванный раком поджелудочной железы.

Вспоминает Битти: «Я страшно испугался. Сразу сделали компьютерную томографию, сравнили со снимками больницы Хопкинса и уже не сомневались, что опухоль злокачественная. Я предложил операцию, но убедить Хала не смог, и он вернулся в Лос-Анджелес. Прошло недель пять или шесть недель, наверное, критических, прежде чем мы с Джеком и Хаскеллом всё-таки уговорили его лечь на операцию. В полёте по пути в Балтимор его сопровождал Дастин Хоффман.

Во время операции была удалена часть печени и поджелудочной железы, проведена хемохирургия, но положительного результата добиться не удалось. Все, кроме самого Хала, понимали, что он умирает. Процедуры и больницу он ненавидел. Единственное, что им теперь воспринималось и имело значение, это нестерпимая боль, с которой не справлялись самые сильные дозы морфия. Начало ухудшаться зрение и глаза болели даже от слабого осеннего солнца, когда его вывозили в сад подышать свежим воздухом. А однажды он просто встал с постели и с капельницей вышел за ограду. Поселился в гостинице и позвонил Джеффу Бергу, объяснил, что операция стала заключительным актом в череде унижений, что уготовила ему судьба, и с мольбой в голосе упросил приехать и вызволить из чужого города. Берг связался с Бобом Дейли, одним из руководителем «Уорнер бразерс», организовал рейс самолёта компании в Балтимор и привёз режиссёра домой.

Эшби был неимоверно зол на себя за то, что поддался уговорам Битти и пошёл на операцию. Он запретил пускать его к себе и они практически больше не виделись. Друзья устроили в доме режиссёра в Колонии импровизированный хоспис. Под рукой у него был большой телевизор, несколько видеомагнитофонов и спутниковая тарелка. Подружка Хала, Грифф, из нового поколения, пользовала его травами и народными снадобьями и отказывалась давать болеутоляющие препараты, пока друзья не настояли. Друзей она неимоверно раздражала, потому что взяла на себя функции и привратника, и сторожа, контролируя поток посетителей. Джерри Хеллман дежурил у постели больного каждую ночь. Часто навещали Хаскелл Уэкслер, Боб Джоунс, Брюс Дерн и Боб Дауни.

Почти до самого конца Хал отказывался верить в неизбежность смерти. «Он был страшно напуган, — вспоминает Хеллман, — боялся посмотреть правде в глаза. Может быть, он так и не понял, что с ним случилось и не принял смерть».

Чак Малвехилл уже много лет не разговаривал с Эшби, до сих пор был зол на него и не собирался навещать. Но Джоунс всё-таки уговорил его прийти. Чак и его жена Шари долго не могли оправиться от увиденного — Хал превратился в старика, тело его раздулось, было видно, как ему больно. «Он расплакался, десять лет всё-таки, — вспоминает Малвехилл. — Хотелось хоть немного разрядить атмосферу, кто-то пошутил, все рассмеялись, а Хал вдруг как осадит, злобно так, как с цепи сорвался, и сказал убираться из комнаты. Никто ничего не понял. Я подумал, может, сейчас останемся один на один, поговорим по душам да забудем всё, что между нами приключилось. Но ничего не было, я вышел вместе со всеми и целый день не мог отойти от увиденного, так это было тяжело».