Долина лошадей - Джин Мари Ауэл

добраться почти до самого водопада. Вернувшись, он торопливо надел набедренную повязку и поспешил в пещеру. Эйла уже начала жарить мясо, и в воздухе витал упоительный аромат. У Джондалара стало совсем легко и радостно на душе.

– Хорошо, что ты уже вернулся. Мне потребуется некоторое время, чтобы привести себя в порядок, но мне не хотелось бы слишком задерживаться.

Эйла взяла миску с замоченными в горячей воде ростками хвоща – настоем для мытья волос – и чистую шкуру из тех, что служили ей одеждой.

– Ты можешь не торопиться, – сказал Джондалар и легонько поцеловал ее.

Эйла начала спускаться по тропинке, но вдруг остановилась и обернулась.

– Мне нравится, когда ты прикасаешься губами к моим губам, Джондалар. Мне нравится целоваться, – сказала она.

– Надеюсь, все остальное тебе тоже понравится, – сказал он, когда Эйла уже скрылась.

Он принялся бродить по пещере. Теперь ему все виделось иначе, чем прежде. Он повернул поджаривавшееся на вертеле мясо и заметил, что Эйла положила рядом с горячими углями какие-то корешки, завернутые в листья, а затем обнаружил, что она заварила для него горячего чая.

«Наверное, она успела накопать корешки за то время, пока я купался», – подумал Джондалар.

Взгляд его упал на меховые шкуры за очагом, служившие ему постелью. Он нахмурился, а потом, заметно повеселев, собрал их и разложил рядом с постелью Эйлы. Он аккуратно расправил шкуры, а затем вернулся за свертком, в котором хранились его инструменты. Взяв его в руки, он вспомнил о фигурке донии, которую начал вырезать. Усевшись на циновку, которую он раньше подстилал под шкуры, Джондалар развернул сверток из оленьей кожи.

Внимательно осмотрев кусочек бивня мамонта, который уже начал приобретать сходство с женской фигурой, Джондалар решил довести работу до конца. Может, он и не самый искусный резчик на свете, но совершать один из самых важных ритуалов, посвященных Великой Матери, не имея при себе донии, не годится. Он взял с собой начатую фигурку, несколько резцов, вышел из пещеры и расположился на уступе.

Он не на шутку увлекся работой и лишь через некоторое время заметил, что фигурка становится похожей на совсем молодую женщину, а не на пышнотелую многодетную мать. Он собирался сделать ей такую же прическу, какая была у донии, которую он подарил, – чтобы волосы сбегали вниз по лицу, прикрывая его, но у фигурки, над которой он трудился, на голове появились туго заплетенные косички, а лицо оставалось открытым. Впрочем, у нее не было лица. Никто из резчиков никогда не пытался изобразить лицо донии. Кто из людей посмеет взглянуть в лицо Великой Матери? Кто может знать, каковы его черты? Она олицетворяет собой всех женщин на свете, но является чем-то большим, чем все они.

Джондалар отвлекся от работы и окинул взглядом берега реки в надежде увидеть Эйлу, хоть она и предупредила его о том, что ей придется провести какое-то время в одиночестве. «Смогу ли я доставить ей радость?» – подумал он. Раньше, когда его просили принять участие в совершении ритуала Первой Радости во время Летних сходбищ, он ни разу не усомнился в себе, но молодые женщины были знакомы с тем, как совершается этот обряд, они знали, что их ждет. Женщины постарше всегда заранее им все объясняли.

«Может быть, мне нужно самому ей что-то объяснить? Нет, Джондалар, ты не сумеешь ничего рассказать. Просто покажи ей. Если ей что-то не понравится, она скажет тебе об этом. Искренность является одной из самых привлекательных ее черт. Она не станет хитрить, и это прекрасно.

Что предстоит тебе почувствовать, когда ты попытаешься поделиться даром Радости, ниспосланным Великой Матерью, с женщиной, которой чуждо притворство? Которая не умеет скрывать ни недовольства, ни блаженства?

Почему она должна чувствовать себя иначе, чем другие женщины во время этого обряда? Потому что она отличается от других женщин, приступающих к совершению ритуала Первой Радости. Ей пришлось испытать сильную боль при первом совокуплении с мужчиной. Что, если тебе не удастся стереть из ее памяти ужасные воспоминания? Что, если ты не сумеешь подарить ей радость и она так и не узнает, какое это наслаждение? Мне бы очень хотелось заставить ее позабыть обо всем дурном, преодолеть ее сопротивление, слиться с ней воедино, овладеть ее телом и духом.

Овладеть ее духом?»

Он все смотрел на фигурку, держа ее в руках, а в голове его вихрем проносились мысли.

«Зачем люди вырезают изображения животных на оружии и на священных стенах? Чтобы приблизиться к материнскому духу зверя, сломить его сопротивление и завладеть его сущностью.

Что за чепуха, Джондалар. Ты не посмеешь овладеть духом Эйлы таким образом. Это нехорошо, у донии не может быть лица. Никто не пытается изображать людей, нельзя посягать на свободу их духа. Но если ты придашь фигурке черты Эйлы, кому будет принадлежать ее дух?

Никто не имеет права посягать на свободу духа другого человека. Но ты можешь отдать донии Эйле! И тогда ее дух снова вернется к ней. Ты можешь немного подержать фигурку у себя, а потом отдать ее Эйле… попозже.

А вдруг она превратится в донии, если у фигурки будет такое же лицо, как у нее? Ты и так принял ее за донии, потому что она способна исцелять людей и животные слушаются ее. Если она станет донии, возможно, ей захочется овладеть твоим духом. Каково тебе при этом будет, плохо или хорошо?

Тебе хотелось бы сохранить хоть частицу и унести ее с собой, Джондалар, частицу духа, которая всегда остается в руках творца. Именно к этому ты и стремишься, так ведь?

О Великая Мать, скажи, если я придам фигурке сходство с Эйлой, это будет страшным кощунством? Если я сделаю донии с ее лицом?»

Некоторое время он сидел неподвижно, глядя на вырезанную из бивня мамонта фигурку, а затем взял резец и начал намечать черты лица, близкого и знакомого ему лица.

Закончив работу, он приподнял фигурку и внимательно осмотрел ее со всех сторон. «Пожалуй, настоящий резчик справился бы лучше, но и у меня получилось неплохо», – подумал он. Фигурка чем-то напоминала Эйлу, но не столько в силу фактического сходства, сколько по ощущению, – такое же чувство возникало у Джондалара при взгляде на нее. Вернувшись в пещеру, он задумался над тем, куда бы ее лучше положить. Донии должна находиться неподалеку, но Джондалару не хотелось, чтобы Эйла сразу увидела ее. Заметив у стены возле ее постели свернутые куски кожи, он приподнял краешек и засунул фигурку внутрь.

Он снова вышел на