Тито и товарищи - Йоже Пирьевец

Для политической обстановки этого момента было важно, что уже в публичных выступлениях он нападал на некоторых генералов в отставке, которые работают против него, заигрывают с русскими и призывают их к вторжению в Югославию. Поскольку никто прежде не критиковал открыто военную верхушку, этот намек имел силу взорвавшейся бомбы. На тайной ночной встрече 8 мая с избранными партийными функционерами из разных республик (Бакарич, Кардель, Любичич, Милентие и Коча Поповичи) он был еще более откровенен. Тито говорил о шпионах в верхушке сербской партии и указывал, что необходимо наряду с некоторыми генералами арестовать также Ранковича, который дружил с ними. Но не удовлетворился этим: Милентие Поповичу в лицо бросил, что Белград – центр контрреволюции.

«Я об этом оповещен. Заговор против меня! Требую, чтобы Миялко Тодоровича выгнали из СКЮ, поскольку он связующее звено сербского руководства с русскими. В Белграде некоторые говорят, что я отстрелялся. Но у меня полно патронов, и я только жду, когда пробьет час и кого-то я должен буду “подстрелить”»[2232]. Присутствующие едва его успокоили.

Нападение на видных политиков, которые представляли Сербию как в союзных органах, так на государственном и партийном уровне, было явно направлено против четверки, в которую входили Кардель и Бакарич, и которая пыталась, как говорила Латинка Перович, отдалить Югославию от сталинского социализма. Несмотря на то что упомянутые политики видели в Тито преграду для развития общества, они понимали, что он представляет собой защиту от Советского Союза, и поэтому не сопротивлялись ему. Но этого, конечно, было недостаточно[2233]. Милентие, который был тесно связан с Миялко Тодоровичем, ведь они вместе разделяли одинаковые реформистские идеалы, оповестил своего друга по телефону о том, что произошло. Договорились, что встретятся в Клубе депутатов в Белграде. Когда они действительно встретились, Попович получил телеграмму, в которой Тито подтверждал обвинения против Тодоровича. Это так его потрясло, что он скончался от инфаркта[2234].

Через четыре недели после XVII Пленума ЦК СКЮ, 2 июня 1971 г. в Белграде был созван новый пленум для оценки влияния, которое оказали решения, принятые на Бриони. Вопреки ожиданиям, его участники положительно оценили внутриполитическое развитие и достигли согласия, а также договорились, что междоусобные противоречия в будущем не будут выносить напоказ. «Каждый пусть метет перед своим порогом», – говорил Марко Никезич. Что касается конституционных поправок, то решили, что их как можно быстрее примут в «брионском духе». При этом составили даже расписание, которое предусматривало, что в июне Союзная скупщина их подтвердит и во второй половине июня будет избран президент СФРЮ, как и другие члены Президиума. Последовали бы утверждение нового исполнительного совета и назначение функционеров, которые заняли бы ответственные посты внутри руководящего аппарата[2235].

Открытыми остались, конечно же, многие вопросы, прежде всего касавшиеся будущих отношений между верхами партии и государства. Нельзя было игнорировать тот факт, что ряд важных партийных руководителей не стремится быть избранным в Президиум СФРЮ, что само по себе порождало мысль, что этот орган не имеет решающего значения, которого от него ожидали. В этот момент Тито надеялся найти союзника в Мико Трипало. Когда в Белграде 15 июня 1971 г. собралось Исполнительное бюро, он пригласил хорватского руководителя для частной беседы, в ходе которой предложил ему должность, «о которой тот и не мечтал», т. е. наследство, если он ему поможет решить проблемы в Хорватии. Трипало ответил, что не может отказаться ни от своих принципов, ни от верности своей родине. Тито на это сказал, что в Хорватии проблема – сербы в Лике (земли в Далмации, где сербское население довольно многочисленно) и в других частях республики, на что Трипало полемически ответил, что проблема не сербы, а хорваты в Хорватии. И они разошлись, не договорившись. В Загребе, где нередко слышались лозунги: «Тито, плюнем тебе в лицо, если не носишь усташскую одежду», «Не повторится больше 1941», «До сих пор мы пили далматинское вино, а сейчас будем пить сербскую кровь», партийное руководство во что бы то ни стало пыталось обуздать националистическую эйфорию широких народных масс и их глашатаев. На встрече Тито с Савкой Дабчевич-Кучар и их соратниками на вилле «Загорье», которая состоялась 4 июля, он снова пригрозил армией, если они сами не примут меры. Пусть «лучше армия наведет порядок прежде, чем это сделают русские»[2236]. При этом загребское руководство оказалось меж двух огней, ведь на них теперь нападала газета Praxis слева, указывая, что самоуправление в Югославии идет не туда, между тем как националистические студенты вокруг Чичака предсказывали «горячую осень» из-за исключения двух слишком патриотически настроенных и болтливых доцентов из СКХ. И, кроме того, Тито был самым опасным из всех.

Летом 1971 г., после месяцев больших усилий, была завершена нормативная работа над поправками, которой в основном руководил Эдвард Кардель. В них он отказался от своей изначальной концепции, согласно которой, общины должны были быть основными ячейками югославского общества, и сделал выбор в пользу сильных республик. Союзная скупщина, таким образом, 30 июня 1971 г. подтвердила изменение конституции, которая реформировала федерацию и вносила в нее конфедеративные элементы, т. е. признавала государственность республик, основываясь на суверенности народов, и даровала им в определенных случаях право вето. Одновременно скупщина создала новый орган, коллективный президиум государства, который состоял из трех представителей от каждой республики и двух представителей от каждого края (за исключением Тито всего 22 человека); работать он должен был по принципу ротации: каждый год в точно установленной последовательности председательствовать должен был новый представитель одной из федеральных единиц. Таким образом, ни одна республика или край внутри федерации не могли бы получить решающее влияние. Это был первоначальный замысел – якобы сам Тито сказал, что нужно создать руководящую структуру, которая позволяла бы «легко уйти, когда захочу»[2237]. Поскольку было одновременно решено – прежде всего по требованию хорватов и боснийцев – что Тито останется председателем Президиума и только его заместитель каждый год будет избираться снова, стало ясно, что он не собирается уходить[2238]. Тито выражал недовольство этим устройством, по крайней мере он так говорил. «Вместо того чтобы меня разгрузить, – жаловался он, – и новый орган взял бы всю ответственность за государство, меня еще больше обременили, пусть и временно»[2239]. Ему предложили пожизненное президентство, но он его отклонил, сказав, что эту функцию он будет сохранять пока способен, год или около того, пока верховный орган не будет готов нормально работать[2240]. Конституционные поправки, помимо прочего, запрещали, чтобы кто-то имел одновременно партийную и государственную должность и сохранял ее дольше одного мандата. Это не касалось Тито, который остался и президентом СФРЮ, и председателем СКЮ[2241]. Новое подтверждение его автократии вызвало в белградском общественном мнении большое разочарование, настолько большое, что сербы начали открыто его упрекать за уступчивость и слабость по отношению к хорватам. Когда 3 июля 1971 г. Тито пришел на праздничный спектакль в сербском народном театре, посвященный его столетию, впервые после войны никто из присутствовавших не встал и не аплодировал, когда он вошел в зал[2242].