Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

Напишите мне, что можете с нею сделать в Л., но скорее, как можно скорее. Деньги за обе вещи также скорее! Вскоре напишу вам подробнее.

Второпях! Ваш истинный друг Бетховен.

Эти дельные парни-англичане сто лет тому назад занимали в мировой торговле еще более видное место, чем в наши дни, а из капиталов, стекавшихся на берега Темзы, охотно уделяли некоторую часть на произведения искусства и на поощрение их авторов. Не обладая выдающимися местными художниками или композиторами, англичане обращались, как и в наши дни, к иноземцам, в числе которых оказался также великий симфонист, которому кое-что перепало от щедрот альбионских. Уже в 1818 году он получил в подарок от своих поклонников (Клементи, Кальбреннера, Крамера и др.) прекрасный рояль фабрики Бредвуда, а впоследствии довольно значительное денежное пособие.

Благодарный композитор, узнав о таком подарке, обращается к графу Лихновскому за содействием в получении рояля из таможни, и в то же время благодарит знаменитого фабриканта.

Вена, 3-го февраля 1818 года.

Любезнейший друг Бредвуд!

Никогда и не испытывал такого удовольствия, как получив ваше сообщение относительно присылки фортепиано, каковым подарком вы сделали мне большую честь; оно будет служить мне алтарем, на который я сложу лучшие дары моего гения божественному Аполлону. Как только получу ваш прелестный инструмент, то вышлю вам лучшие плоды вдохновения первых моментов, которые я проведу близ него, чтобы отблагодарить вас и оставить память о себе, милейший г. Б., и желаю лишь, чтобы они были достойны вашего инструмента.

Глубокоуважаемый и любезный друг, примите уверение в искреннем почтении

вашего друга и преданнейшего слуги Луи ван Бетховена.

Вена, 3-го февраля 1818.

После высылки рояля, бывшего впоследствии у Фр. Листа, а ныне хранящегося, как драгоценная реликвия, в музее Будапешта, фабрикант пишет композитору:

Лондон, 17 июл. 1818.

Любезный госп. Бетховен.

Податель сего письма, мой друг г-н Штумпф, собирается ехать в Вену. Подобно всем любителям музыки, он страстно желает познакомиться с вами или хотя бы видеть вас и поговорить с вами и, если разрешите ему, настроить и исправить фортепиано, которое я имел счастье послать и которое, надеюсь, заслужило вашу похвалу. Я был крайне огорчен, узнав на прошлой неделе, что вы были опять больны, но надеюсь, последующие известия от вас или от моего уважаемого друга госп. Бриди о состоянии здоровья вашего будут вполне радостны.

Всегда ваш, любезный г-н Бетховен, ваш искренний друг

Томас Бредвуд.

Прошу вас передать искренний привет моему Бриди.

Графу Морицу Лихновскому.

Почтенный друг, любезный граф!

Из прилагаемого вы увидите, в каком положении дело, я не сомневаюсь, что множество затруднений будет сопровождать получение этого инструмента, так как он вскоре должен прибыть в Триест. Бриди уполномочен англичанином исполнить все необходимое, я жду результатов ваших любезных стараний и справок, а потом наверно придется обратиться письменно или словесно к его превосходительству самому гр. Стадиону. Надеюсь вскоре иметь удовольствие видеть вас. Искренне любящий и уважающий ваш

друг Бетховен.

Рабочая комната Бетховена. Художник Йохан Хохле. 1827

Тем не менее, при всем уважении к личности и творениям композитора, нелегко было лондонским приятелям Бетховена исполнять все его поручения; некоторые его произведения были для современников настолько непонятны и даже неисполнимы, что их отказывались покупать издатели и не могли ставить организаторы концертов; да и симпатии англичан, считающихся не без основания антимузыкальными и эксцентричными, к Бетховену способствовали не столько его композиции, сколько анекдоты о его странностях. Торопил же он своих приятелей с целью одновременного выпуска произведений в Австрии и в Англии, так как в противном случае рисковал быть жертвой контрафакций; на это намекает также заметка в его дневнике: «Оставляй за собой право назначения выпуска всех сочинений, так, например, сейчас виолончельных сонат; не говори ни слова издателям немецким и лондонским, не то они дадут меньше, а это нежелательно… Можно оправдаться тем, что произведение написано на заказ».

Музыкальный магазин в Paternostergasse, на вывеске которого красовалась надпись «Химическая типография», что в переводе на современный нам язык означает литография, был обычным местом свидания композиторов, виртуозов, литераторов и дилетантов, предпочитавших немецкую музыку итальянской, адепты которой собирались у другого выдающегося венского издателя, у Артариа. Хозяевами магазина были Штейнер и Хаслингер; первый с малолетства был здесь приказчиком, потом владельцем; лишенный потомства, он утешался значительными сбережениями и славой доброго, гуманного издателя, щедрого к бедным композиторам. Компаньон, а потом его преемник, Хаслингер, не внес в дело значительного капитала, но был очень энергичен и расчетлив, чему способствовали тощий кошелек и многочисленная семья. Хаслингер сам сочинял и печатал пьесы с фантастическими программами и необыкновенными названиями, что не раз вызывало остроты и насмешки Бетховена.

– Да поможет вам дьявол настрочить еще что-либо, – повторял часто Бетховен.

– Почему вы не призываете помощи Божьей, а все взываете к дьяволу? – спросил однажды Хаслингер.

– Дорогой Тобиас, – ответил композитор, – отец учил меня никогда не путать этих двух существ, и рассказал мне в детстве назидательный анекдот: некий итальянец ехал на лошади, которая все спотыкалась и падала на колени, а всадник все время твердил: «Да подымет тебя дьявол, да подымет тебя дьявол!» Встречный путник, видя мучения его, посоветовал итальянцу призвать помощь Божию, на что получил в ответ: «Я не так глуп и твердо помню слова Евангелия: да падут все ниц во имя Божие…»

В 1838 году Франц Лист так описывал Хаслингера: «Мой друг Тобиас немного толст, немного вял, но совсем не простоват; его круглое лицо, напоминающее Хуммеля, снабжено парою маленьких, блестящих, серых, очень острых глаз, углы рта обнаруживают остроумие и добродушие; манеры его спокойны, тон речи сердечный…»

В сношениях с этой издательской фирмой, вывеска которой еще ныне красуется в центре Вены, Бетховен называл себя – генералиссимус (сокращенно: г-с), помещение магазина – генеральным или главным штабом, Штейнера – генерал-лейтенант (г-лл-т), а Хаслингера – генерал-адъютант или адъютант (а-т). У них же печатал он также свои забавные визитные карточки, с одной стороны которых была надпись: «пребываем, как всегда», на другой изображены два осла. Вероятно, безделье этого времени привело гениального композитора, воспевшего свободу, к проявлению не только крайне грубой шутки, но и модного тогда шовинизма. Клавесин (Clavier), изобретенный в XVI веке и снабженный молоточками (Hammer) в 1711 году, он задумал называть немецким термином, придуманным им самим, но вскоре, конечно, отказался от этой затеи, хотя торжественно скреплял свои предписания такого нововведения собственноручной подписью, manu proprio (м. р.).

В письмах к Штейнеру и Хаслингеру встречаются разнообразные поручения: присылка