Столп огненный - Кен Фоллетт

Обыскал дом, вглядываясь при свете фонаря в каждое мертвое лицо. К его несказанному облегчению, Сильви тут не было.

Придется искать ее потайное укрытие. Если она не там, значит, случилось худшее.

Прежде чем покинуть дом, он сорвал с сорочки кружевной ворот и повязал себе на левую руку, чтобы походить на ополченца. Конечно, существовала опасность, что его остановят, примутся расспрашивать и выяснят, что он самозванец, но Неду подумалось, что уж лучше так, чем шарахаться от каждого встречного.

На душе становилось все тоскливее. За те несколько недель, которые прошли после знакомства с Сильви, он изрядно привязался к этой отважной женщине. Я уже потерял Марджери, твердил он себе, и не могу потерять еще и Сильви. Что же делать?

Нед направился на рю де Мюр и с первого взгляда опознал кирпичный сарай без окон. Подошел к двери, постучал. Тишина.

– Это я! – проговорил он вполголоса. – Сильви, это Нед! Вы там?

Ответа не было, и он ощутил, как замедляется биение сердца в груди. Потом вдруг заскрежетал засов, повернулся в замке ключ. Дверь отворилась, и Нед ступил внутрь. Сильви заперла дверь, задвинула засов и повернулась к нему. Он приподнял фонарь, вгляделся в ее лицо. Она выглядела несчастной, перепуганной, в глазах стояли слезы, но главное – она была жива и, по всей видимости, не пострадала.

– Я люблю тебя, – просто сказал Нед.

Она упала в его объятия.

4

Пьер сам пребывал в изумлении от последствий своих выкрутасов. Парижское ополчение вовсю резало протестантов, куда охотнее и ретивее, чем он смел надеяться.

Он сознавал, конечно, что истинной причиной резни явилось вовсе не его хитроумие. Парижане негодовали на королевское бракосочетание, а уличные проповедники внушали им, что они в полном праве злиться и выплескивать свою ярость. Город полнился ненавистью и злобой и ждал того, кто поднесет спичку к бочонку с порохом. Таким вот человеком и оказался Пьер Оман.

На рассвете воскресенья, в День святого Варфоломея, улицы Парижа заполнили сотни тел – тел мертвых, искалеченных и умирающих протестантов. Вполне возможно, что озверевшие парижане прикончили всех гугенотов, местных и заезжих, до единого. Пьер изумлялся – и гордился собой, полагая, что уж теперь-то они точно расправились с гнусной ересью.

Он собрал подле себя немногочисленную шайку головорезов, пообещав, что те могут присвоить себе любые пожитки своих жертв. Среди присных Пьера оказались и Расто с Брокаром, а также его главный лазутчик Бирон и горстка уличных громил и оборванцев, которых Бирон привлекал к слежке за подозрительными личностями.

Свою черную книгу Пьер отдал старшине ле Шаррону, но многие имена протестантов он помнил на память. Недаром он приглядывал за этими еретиками долгие четырнадцать лет.

Прежде всего отправились к Рене Дюбефу, портному с улицы Сен-Мартен.

– Не убивайте ни его, ни жену, пока я не разрешу, – велел Пьер.

Выломали дверь, ворвались в дом, несколько человек кинулись наверх.

Пьер выдвинул ящик буфета и вытащил книгу, в которую портной записывал имена своих клиентов. Он давно мечтал наложить лапу на эту книжицу. Сегодня она ему очень даже пригодится.

Чету Дюбефов сволокли вниз, не позволив одеться.

Рене, крошечный человечек лет пятидесяти, уже лысел, когда Пьер познакомился с ним тринадцать лет назад. А женушка его была тогда молода и пригожа. Свою миловидность она сохранила, надо признать, пусть и выглядела перепуганной.

Пьер улыбнулся.

– Вы Франсуаза, насколько я помню. – Он повернулся к Расто. – Отрежь-ка ей палец.

Расто визгливо захихикал.

Женщина зарыдала, портной стал молить о пощаде, а головорезы прижали руку Франсуазы к столу, и Расто отрубил ей мизинец и часть безымянного пальца. По столешнице потекла кровь, запачкав моток серой шерсти. Франсуаза вскрикнула и лишилась чувств.

– Где твои деньги? – спросил Пьер у портного.

– В шкафу за ночной вазой, – признался тот. – Прошу, не мучайте ее!

Пьер кинул Бирону, и тот ушел наверх.

Франсуаза приоткрыла глаза.

– Поднимите ее, – распорядился Пьер.

Бирон спустился, держа в руках кожаный мешочек. Он высыпал содержимое этого мешочка на стол, прямо в лужу крови Франсуазы. Монеты покатились по столешнице.

– У него должно быть больше денег, – задумчиво сказал Пьер. – Сорвите с нее рубашку.

Франсуаза была моложе своего мужа и могла похвастаться ладной фигурой. Мужчины попритихли.

– Где остальные деньги? – спросил Пьер у портного.

Дюбеф помедлил с ответом.

– Можно я отрежу ей титьки? – весело справился Расто.

– В очаге! – воскликнул Дюбеф. – В трубе над очагом! Пожалуйста, не трогайте ее!

Бирон сунул руку в трубу – в августе никто огня в очаге не разводил – и извлек запертую деревянную шкатулку. Он подцепил замок кончиком клинка и вывалил на столешницу немалую горку золотых монет.

– Перережьте им горло, а деньги поделите, – сказал Пьер и вышел наружу, не дожидаясь, пока его приказ выполнят.

Сильнее всего ему хотелось добраться до маркиза Нимского и его супруги. Он воображал, как убивает маркиза на глазах гордячки Луизы. О, сколь сладка была бы эта месть! Увы, эти двое проживали вне городских стен, в предместье Сен-Жак, а все крепостные ворота были закрыты, так что месть откладывалась – ненадолго.

Следующим в мысленном списке Пьера значилось семейство Пало.

Изабель Пало не просто оскорбила его и унизила, когда он зашел в их лавку несколько дней назад. Нет, она его напугала. А наблюдательная Сильви это заметила. Что ж, настала пора воздать обеим по заслугам.

Головорезы что-то задерживались. Должно быть, захотели попользоваться Франсуазой, прежде чем ее убивать. В гражданской войне часто так бывает – когда мужчины принимаются убивать, они заодно и насильничают. Как будто с падением одного запрета исчезают и все прочие.

Наконец шайка вывалилась из лавки портного. Пьер повел на их юг по рю Сен-Мартен и дальше, через остров Ситэ. Ему припомнились все те оскорбления, которыми осыпала его Изабель: ублюдок, отродье, сын подзаборной шлюхи… Ничего, он забьет все эти слова обратно ей в глотку.

5

А Сильви нашла надежное укрытие для книг, мысленно похвалил Нед. Всякий, кому случится зайти с улицы, увидит лишь бочки, загромождающие склад от пола до потолка. В большинстве этих бочек хранился песок, но Сильви объяснила, что некоторые пусты и легко отодвигаются, открывая укромный уголок, где прятались ящики с книгами. До сих пор, с гордостью поведала она, никто ее не разоблачил.

На всякий случай они притушили Недов фонарь, чтобы никто снаружи не углядел невзначай этого слабого мерцания, и сидели в темноте, держась за руки. Колокола трезвонили без перерыва. Порой с улицы доносились другие звуки – истошные вопли, хриплые возгласы, редкие выстрелы. Сильви беспокоилась о матери, но Нед сумел убедить ее в том, что Изабель надежно укрылась в доме, а им двоим сейчас выбираться со склада нельзя.