История Венецианской республики - Джон Джулиус Норвич

К несчастью, антифранцузские настроения в Вероне тоже оказались самыми сильными. Мощный гарнизон требовал расходов на его содержание, с торговцами расплачивались расписками и ваучерами, которые, как все понимали, никто никогда не оплатит. Более того, командир гарнизона, генерал Антуан Баллан, занимал пост военного губернатора. Жалобы горожан слушать он не хотел, а недавно назначенным проведитором Джузеппе Джованелли и вице-подестой Альвизе Контарини распоряжался, будто своими сержантами. При всем этом веронцы молча переносили бедствие, но неожиданность случилась в середине марта — в Бергамо и Бреше вспыхнул мятеж против Венеции.

Сейчас нам известно, что мятеж подняла небольшая группа французских офицеров, действовавших без ведома Бонапарта. Задать политический климат в этих двух городах, где радикальное и антиклерикальное влияние франкмасонов было очень сильным, не составляло большого труда. Гораздо труднее оказалось подчинить окружающую сельскую местность, где крестьяне, не испытывающие интереса к политической идеологии, оставались верны республике. Они спустились с гор с оглоблями, вилами и прочим подручным оружием. В одном из городов провинции Бреша — Сало, стоящем на озере Гарда, они действительно одолели повстанцев и восстановили венецианское правление, взяв в плен около 300 человек, в том числе 200 поляков, воевавших в наполеоновской армии, и нескольких французов. С этого момента началась партизанская война между крестьянами горных долин и повстанцами низин.

Несмотря на то что в Сало взяли в плен французов, заметного участия в этом восстании интервенты не принимали, хотя им это приписывалось. Однако в третьем городе та же самая группа смутьянов попыталась поднять мятеж и не смогла. Этим городом была Крема, расположенная в двенадцати милях к югу от Бергамо. Здесь им пришлось прибегнуть к другому, более позорному методу, вроде того, который австрияки так успешно применили в Пескьере. 27 марта небольшой французский отряд попросился в город, объяснив подесте, что они просто идут мимо и назавтра уйдут своей дорогой. Неохотно им позволили войти, но на следующее утро они вместо того, чтобы выполнить свое обещание, открыли ворота еще двум отрядам, затем захватили подесту с помощниками и похитили их. Крему объявили свободной, и группа французов вместе с сопровождающими их мятежниками из Бергамо сплясала хоровод вокруг «дерева свободы», водруженного на главной площади, в то время как местное население с любопытством за ними наблюдало.

Когда весть об этом предательстве достигла Венеции, там началась своего рода паника. Вся terra firma к западу от Минчо была уже потеряна. Новую границу, проходящую по реке, следовало защитить любой ценой, и поскольку регулярной армии на это явно не хватало, единственной альтернативой оказались вооруженные добровольцы, набранные из местных крестьян. Генералу Баллану сообщили об этих действиях, отмечая, что они носят чисто оборонительный характер и направлены не против Франции, а против повстанцев и каждый волонтер снабжен по этому поводу четкими инструкциями. Затем начался набор. Казалось, его масштаб ограничивался только количеством оружия, предназначенного для раздачи. Вероятно, число добровольцев было не меньше 10 000, а скорее всего — больше.

Никто не ожидал от этих оборванцев, впервые взявших в руки оружие, особой сознательности в вопросах исполнения приказов. Им следовало не затевать драк с повстанцами Бергамо и Бреше, которые не делали попыток перейти Минчо или даже приблизиться к ней. Но они не могли отказать себе в удовольствии посчитаться с французскими фуражирами, отряды которых постоянно бродили по деревням, отбирая урожай, угоняя скот и нередко уводя дочерей и жен. Затем банды агрессивных подростков с сине-желтыми кокардами на шляпах заполонили улицы Вероны и окрестных городов. Их крики: «Viva San Marco!» все чаще сменялись другим, более воинственным кличем: «A basso i francesi!» («Долой французов!»). Тут уж недалеко и до серьезной резни. Пару французских солдат, замешкавшихся на перекрестке, закололи на месте. За городом могли внезапно окружить целый взвод фуражиров и нещадно перерезать. Баллан грозил скорыми и жестокими репрессиями, но без толку. К началу апреля все споры между французами и итальянцами закончились.

По пути в Вену Бонапарта прекрасно информировали обо всех событиях. 9 августа он решил выставить ультиматум дожу и отправил к нему своего адъютанта генерала Жюно. Жюно прибыл вечером в Страстную пятницу 14 апреля и потребовал аудиенции у дожа на следующее утро. Ему ответили вежливо, но твердо. В это время аудиенция невозможна. Великая суббота — день, традиционно посвященный религиозным церемониям, и ни назавтра, ни на Пасху деловые встречи не назначаются. Однако дож и вся его коллегия будут рады принять генерала в понедельник утром.

Такого ответа генерал вынести не мог. Его не интересовали религиозные церемонии. У него есть приказ встретиться с дожем в течение 24 часов, и он намерен приказ выполнить. Если дож не примет его в означенное время, он уедет, а Венеция будет разбираться с последствиями, и эти последствия ей не понравятся.

Таким образом, коллегия все же приняла представителя Бонапарта в субботу утром, как он настаивал, и ее достоинство уже было задето. Проигнорировав посольское место, на которое ему указали (оно находилось по правую руку от кресла дожа), Жюно остался стоять. Затем, без предварительных речей, он вынул из кармана письмо Бонапарта и начал читать. Это историческое письмо — почти слышен голос генерала, диктующего его, так что лучше привести его здесь полностью:

Воцарилась тишина. Жюно положил письмо на стол перед собой, развернулся на каблуках и вышел из комнаты туда, где ждала его лодка, чтобы доставить обратно во французскую дипломатическую миссию.