ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко

написали Даниэля Штайна, случилась уже после начала писательства. То есть «разрешение» на творчество было получено раньше?

– «Разрешения» вообще не было. Это было самовольство и большое нахальство. Ну и некоторая отзывчивость на картинки, которые мне показывали.

– Вообще стих «Пророк» («…и гад морских подводный ход») – это некий модный образ? Или описание технологии посвящения, получения как бы «допуска»? Если да, то насколько точно это описание?

– Я встречала в жизни, как мне представляется, гениев, но пророки мне не попадались. Самые умные люди, которых встречала в жизни, бывали скорее насмешливы и скептичны, чем склонны к пророчествам. Я довольно долго вообще в толк взять не могла, что делает пророк. Мне это объяснил покойный отец Александр (Мень) своей книгой «Вестники Царства Божьего». Пророк сообщает о возможном варианте ужасного будущего, которого можно избежать при условии покаяния, перемены поведения и прочего. Он всегда «не востребован», его удел быть убитым «между храмом и жертвенником»… В конце концов Пушкин использовал в качестве первоисточника Библию… Был такой «малый пророк» Иона, который пытался избежать служения, даже эмигрировал, но Господь взял его за шиворот и послал на служение. Что же касается самой идеи служения, необязательно пророческого служения, любого, – это один из самых высоких путей, по которому может идти человек. Я таких людей встречала.

– Сюда же подвопрос. Рустам Хамдамов процесс работы – и как художник, и как кинорежиссер – называл (раньше, не знаю как сейчас) камланием. Насколько вам близок этот взгляд?

– Нет ничего более от меня далекого. Это способ существования, естественный для Рустама, и можно ему только позавидовать. Что касается меня, я занимаюсь очень тяжелой изматывающей работой, до бессонницы и полного изнеможения. Мой муж, художник, тоже уверяет меня, что он вообще никогда не работает, он только играет. Сын мой, джазовый музыкант, тоже не работает, а играет… У нас в семье два человека работают, – я и мой старший сын, экономист. Остальные все «камлают» или «играют», дай им Бог здоровья.

– «Мне стыдно за наш парламент, невежественный и агрессивный, за правительство, агрессивное и некомпетентное, за руководителей страны, игрушечных суперменов, поклонников силы и хитрости, мне стыдно за всех нас, за народ, потерявший нравственные ориентиры». Это ведь интонация пророка, да? А не тональность обывателя? Это все на такое могут замахнуться, или должно быть некое посвящение, помазание?

– Вы правы. Нельзя себе позволять такие высказывания. Это безобразно высокомерно. Больше не буду. Начиная с сегодняшнего дня буду повторять как мантру – «Мне не стыдно! Мне не совершенно не стыдно! Мне отлично!» Однако несмотря ни на что довольно противно…

– А если все же было бы помазание, то в какой форме?

– В тайной, конечно. Все тайные ритуалы, все закрытые когда-то инициации сохранились в измененном виде – это знают антропологи. Например, акт вступления в пионеры в советское время был своеобразной инициацией – остались следы древнего ритуала: клятва, новая одежда (пионерский галстук). Прием в партию, прием в Союз сов. писателей и прочая дребедень – остатки древних ритуалов.

– Нет ли у вас чувства, что великие – измельчали? Раньше Ахматова, Сахаров, Солженицын, – первые попавшиеся имена привожу, – а теперь-то кто? Или просто людей стало больше? Или информации больше?

– И людей больше, и информации больше, и коммуникации более плотные. Но великие люди встречаются и сегодня. Жанры меняются. Чтобы масштаб личности был осознан современниками, надо умереть. Разве Сахарова, или Солженицына, или Александра Меня называли при жизни великими? Да и Ахматову поносили с юности до смерти… Мы просто при жизни великих не замечаем и не почитаем. Двух месяцев не прошло, как умерла Екатерина Гениева. Она была великим человеком. Вера Миллионщикова. Анна Политковская… Я и сейчас знаю великих, но очень тихих людей. Живых еще.

– Вас слушали близкие, а потом вдруг стали слушать миллионы – вот про этот рубеж, «звуковой барьер», можно подробней? Есть же список профессий, к представителям которых прислушиваются? Или важней слава?

– Это совершенно загадочная вещь – звуковой барьер. Я на это не рассчитывала, ничего для этого не делала. Так случилось. Люди сами выбирают, кого им слушать. Произошла глубокая перемена, которая связана с тем, что тридцать лет тому назад люди выбирали сами, кого им слушать, например, Анатолия Максимовича Гольдберга, Аркадия Райкина или Надежду Бабкину? Сейчас тоже есть какой-то выбор – между Владимиром Соловьевым (телевизионный, разумеется) и Александром Генисом. В области литературы, музыки существует такой же выбор. И он свободный. Каждый сам выбирает, что ему слушать или читать. И существует только одна безусловная профессия, к представителям которой следует прислушиваться: это врачи. А что меня вдруг стали слушать (некоторые!), мне от этого делается не по себе. Думаю – вот какое оскудение произошло, что меня за гуру держат. Это же катастрофа! Но тем не менее: спрашивают – отвечаю.

– «Среди многих грехов советской власти – ее жестокости к людям, нетерпимости к инакомыслию, манипулированию общественным сознанием – самым, может быть, существенным была ее ненависть к культуре, к свободной мысли. Это привело к вторжению государства в культурный процесс, к подчинению культуры идеологии». Это я опять вас цитирую. Но бывали же всплески культуры при ужасных диктаторских режимах? Можем мы ожидать хотя бы этого?

– Вопрос очень хороший. Прямо сразу захотелось – по привычке бывшего ученого – исследовать вопрос, посмотреть, как соотносится уровень жестокости власти с культурными достижениями… Строго говоря, это диссертация по культурологии. Вы меня уже второй раз за время нашего разговора поймали за руку, – я в восторге! В общем виде – я не имею права без серьезного исследования заявлять, что никогда не бывало всплесков культуры при ужасных диктаторских режимах. Предполагаю, что это маловероятно. Однако то, что мы наблюдаем сегодня, вне сомнения, называется «сворачиванием» культуры. Хотя бы по чисто формальному признаку – финансирование урезается. Вообще в воюющей стране денег на культуру много не бывает, если не считать финансирования Ансамбля песни и пляски имени Александрова, – и то надо узнать, не срезали ли и у них обеспечение… Я знаю точно про библиотеки – с каждым годом все туже затягивают пояс, каждый год закрываются сотни малых библиотек. Знаю точно, что игры в слияния-разлияние школ к хорошему не приводят. В результате становится меньше денег, а не больше. Кстати, с больницами тот же процесс. О финансировании кино – поговорите с режиссерами, как сложно получить господдержку на съемки. Мы, конечно, не при диктаторском режиме живем, у нас очень своеобразная, но демократия… Но с культур-мультур дело не очень хорошо обстоит.

– События, утверждаете вы, рифмуются. И еще же человек залипает на каких-то направлениях, к примеру, я сорок лет назад съездил в гости в Измайлово. Потом еще пять или десять