ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко

встречал ни одного атеиста. Каждый во что-то да верит. Некоторые верят очень истово, что Бога нет.

– Обычно я в интервью спрашиваю собеседников про роль личной жизни и алкоголя в жизни писателя, но вы же дама и вас неудобно спрашивать… Или удобно? Если без водки, то как обеспечить переход в состояние измененного сознания? Шаманы употребляют грибы, к примеру. Или, думаете, это не нужно?

– У меня не было никогда желания оказаться в состоянии измененного сознания. Вокруг меня всегда много пили. Пил первый муж, пил второй, а третий, с которым мы уже почти сорок лет вместе, был алкоголиком, пока ему это не надоело. Но он мне нравился в любом виде, и в пьяном тоже. Потом проблема алкоголизма стала серьезной, я в этом вопросе хорошо разбираюсь. Зато когда муж решительно завязал, я могу себе позволить выпивку. В семье может пить только один из партнеров, так что я вынуждена была вести вполне трезвый образ жизни. Семейный баланс сохраняется, тем более что мне никогда не угнаться за его былыми рекордами. Вот через час забежит подруга, мы с ней немного выпьем. Могу себе позволить. В молодые годы от питья мне гораздо скорее становилось плохо, чем хорошо. С годами я нащупала это прекрасное пространство, где тебе уже хорошо, но еще не плохо. Правда, муж смотрит на меня строго, но, в общем, не ограничивает. Но сегодня он как раз останется ночевать в мастерской, так что мы не будем действовать ему на нервы. Что касается грибочков – только в жареном или соленом виде! Это не принципиальная установка, – не подвернулись.

– Верите ли вы в знаки или думаете, что все в жизни происходит случайно и хаотично? Вот есть один человек, который будучи вполне себе вольнодумцем, лег в туберкулезный стационар, в октябре 2011 года, и вышел оттуда в конце мая 2012-го. И он там пролежал все протесты. Чисто случайность?

– Не буду отвечать. Правда не знаю. В знаках я отлично разбираюсь, и сны вижу, и предчувствия имею – но все это касается только меня лично. В чужие знаки я не лезу. Это каждый сам с собой должен разбираться, если имеет склонность.

Пора валить?

– «Мы недавно с друзьями обсуждали вопрос, сколько надо вагонов, чтобы нас всех оттуда (видимо из РФ?) вывезти». Говорили про вагон, про состав – а сейчас какой видится объем? Сколько людей, которых «надо» вывезти? Кто это? Что будет, если их вывезти? Как вот кто-то из великих сказал, что если из Франции вывезти сколько-то там десятков или сотен людей, то страна изменится необратимо?

– Этот эксперимент в России уже был произведен. И не однажды. За 1918–1922 годы Россию покинуло два с половиной миллиона человек. Не буду уточнять социальный состав. Пролетарии в основном остались. Потом изымались послойно священники, крестьяне, спецы, партийные активисты, военные, люди отдельно взятых народов – чеченцы, калмыки, крымские татары, – сословные чистки закончились врачами, в 1953 году. И что? И ничего! Великая страна и не содрогнулась. И даже не чихнула. Бабы новых нарожали!

– И все-таки – «пора валить». (Притом что да, вы уже объясняли: «Я хорошо понимаю тех людей, которые уезжают из страны, не желая принимать участие в творящемся безобразии».) Как вы это видите? Вы-то здесь, да и я тоже, но все-таки. Те же белые офицеры. Кто остался, многих убили, кого-то прям в Крыму. Перед смертью они, небось, жалели страшно. А уехавшие, часто думаю про это, не были счастливы в Париже, работая таксистами и официантами. Мне кажется, они, терпя те унижения там, думали: уж лучше б дать бой в России и погибнуть с оружием в руках, чем застрелиться после в эмиграции.

– Игорь, остановитесь! Это рассуждения подростка! Я довольно рано стала ездить в Европу и даже таксиста такого русского застала: его брат остался в России и стал полковником Красной Армии, а они оба кадетский корпус кончали. Оба прожили достойно, один воевал с фашистами, второй был угнан в Германию из Франции на работы, и только под конец жизни они узнали, что оба выжили, а расстались они в 1918 году. Но свидеться им не удалось, тот, что остался в России, умер вскоре после того, как я привезла ему письмо… Красота жизни! Я знаю в Париже русских третьего поколения эмигрантов, которые уже не знают русского языка, но гордятся своими предками. Любят Россию романтической любовью, некоторые из них в восторге от России, которая встала с колен… Фантастика! Как это интересно!

– Вот Бунин уехал с концами, а Толстой вернулся. Татьяна Толстая понимает деда – пожив в Штатах, вернулась… Как редко дети возвращаются, поучившись в Штатах! Как в вашей семье это вышло? Особенно это удивительно теперь, когда в ходу тема «пора валить». Что на это скажете? Я когда слышу такие разговоры, то сразу вспоминаю Евгения Ройзмана, который давит наркомафию в Екатеринбурге, и вот сейчас еще и мэром там же, – а мог бы в одно касание уехать на историческую родину. Еще – Людмила Альперн, она работала с Валерием Абрамкиным, а теперь уже без него помогает зэкам, по старой диссидентской памяти, с семидесятых еще. У нее уже все, кто мог, давно уехали в разные страны, но она говорит, что за границей ей скучно, а тут жизнь кипит.

– Можно валить. Можно не валить. Нет общего решения, есть личный выбор. Я нащупала, как мне кажется, один формат, очень плодотворный. Это формат «доктора Швейцера». Он уехал в Габон, служил прокаженным и прочим страдальцам, и жизнь его была трудна и прекрасна. А нам так и ехать никуда не надо – у нас весь Габон под боком, в Бирюлево-Товарной. И я таких людей здесь знаю. Но этот рецепт не для всех, он для избранных, для лучших. А кого такой путь не привлекает, почему бы не уехать? Только без иллюзий: нас, избалованных, плохо образованных, обидчивых и заносчивых нигде не ждут! Да, Бунин остался в Европе, Толстой вернулся. Толстой был человеком более гибким, нашел общий язык с властью, Бунин был уверен, что не сможет его найти. Он был человеком менее гибким. Я знала несколько русских семей реэмигрантов, и жизнь их в послевоенной России сложилась тяжело: некоторых сразу же посадили. Я знала Александра Угримова, он книгу написал «Из Москвы в Москву через Париж и Воркуту», там изложена вся семейная история. Другая семья – Муравьевых, потомки Муравьева-вешателя и Михаила Родзянко, лидера партии октябристов. Их, потомков петербургских аристократов, поселили в Харьковской области, глава семьи там и умер, работая на химзаводе, много